Капитан, йербатеро и я все еще держали наготове оружие. Хордан присмирел. Он вздохнул и промолвил:
— Вы действительно ужасный человек! Такой упрямец мне еще никогда не попадался! Что мне надо написать?
— Я продиктую.
— Хорошо! Пусть капитан пишет, а мы потом подпишемся. Но уберите наконец оружие!
— Уберем, когда подпишутся все. Не раньше.
Тот, кого назвали капитаном, взял бумагу и перо и начал писать под мою диктовку. Готовый документ Хордан подписал немедленно, другие тоже поставили свои подписи.
— Итак! — сказал Хордан, поднимаясь со стула. — Все совершилось. Мы договорились обо всем, теперь верните нам наши пистолеты!
— Зачем? Сперва я хотел бы убедиться, что вы сдержите слово. Соблаговолите выдать нам наше имущество!
— Это сделает генерал, которому переданы все ваши вещи.
— Тогда пусть он отправится за ними, а другие сеньоры останутся здесь. Достаточно десяти минут, чтобы все это принести. Поспешите, генерал, иначе вы опять возбудите во мне подозрения. И не пытайтесь прибегнуть к хитрости! Этим вы крайне осложните жизнь ваших товарищей!
Он не дал мне ответа, лишь кивнул. Я видел, что он не собирался обманывать меня; я выпустил его, но дверь за ним закрыл. Остальные тихо сидели на своих местах. Никто не говорил ни слова. Они чувствовали себя не только побежденными, но и оскорбленными, для них было позором принять все мои условия в подобных обстоятельствах. Лишь капитан порой бросал на меня одобрительный взгляд. Это был молодой, очень милый человек, исполненный благородства. По-видимому, я не вызывал у него антипатии.
Прошло чуть более десяти минут, и в дверь постучали. Я приоткрыл ее и, держа в руке револьвер, выглянул в щелку. Снаружи стоял генерал, за спиной у него несколько солдат, которые принесли наши винтовки и прочие вещи.
— Откройте дверь полностью, сеньор! — сказал он. — Вы можете убедиться, что я распорядился очистить обе соседние комнаты. Там нет охраны.
Я впустил его вместе с солдатами. Они сложили все вещи на стол. Когда каждый из нас взял свое имущество, выяснилось, что многого недоставало, все это присвоили себе люди с болас. Генерал вышел и обратился к ним, вскоре все недостающее принесли — не хватало лишь денег.
Я получил все свои деньги, другие тоже — исключая владельца эстансии. Он недосчитался трех тысяч бумажных талеров. Либо он сам ошибался, либо майор припрятал эту сумму у себя. Последний очень решительно оспаривал мою догадку. Владелец эстансии, наоборот, утверждал, что совершенно точно помнит, сколько денег у него было, но готов отказаться от всех претензий, дабы не затевать ссору. Однако шкипер возразил:
— Три тысячи талеров не пустяки. Не надо вам отказываться. Пусть сеньор майор протянет мне руку в знак того, что денег у него действительно нет.
Он протянул майору свою широкую ладонь. Тот, ничего не подозревая, подал свою и заверил:
— Вот вам честное слово, что я все отдал.
Но едва он сказал это, как громко завопил от боли. Шкипер не выпускал его руку, а сжимал ее все крепче и крепче.
— Cielo, cielo![136] — заорал майор. — Отпустите меня!
— Где деньги? — спокойно спросил шкипер, еще крепче сжав руку.
— У меня их нет, в самом деле нет!
— Они у тебя, мошенник! Я раздавлю твою руку в лепешку, если ты не сознаешься!
— Quel dolor, qué tormento![137] — подпрыгнув, запричитал Кадера. — У меня ничего нет, у меня… у меня…
— Оставьте его в покое! — приказал генерал. — Мы не можем так…
Он не успел договорить, так как шкипер резко оборвал его:
— Замолчите! Я знаю, что делаю! У этого парня на лбу написано, что он мошенник. Он сейчас признается!
Он еще сильнее стиснул свой громадный кулак. Майор подпрыгнул и завопил:
— Я… я… о Боже… Да, что уж там, да!
— Где деньги? — спросил Ларсен, не отпуская его.
— Здесь, в шляпе!
— Выкладывай — и немедленно!
На голове у Кадеры была совсем иная шляпа, чем прежде. Он сорвал ее с головы, но даже не смог ее удержать своей чуть не раздавленной рукой, которая приобрела коричневато-синюшный оттенок.
— Они под кожаным ободком! — сказал он. — Достаньте их!
Ларсен вытащил деньги, показал их генералу и заявил:
— Ну, кто был прав, сеньор, вы или я? Будь у вас такие же руки, как у меня, вы бы тоже любого вора могли заставить сознаться!
Владелец эстансии вернул свои деньги. «Генералиссимус» во время последней сцены, хотя она и была очень неприятна для него, вел себя абсолютно спокойно. Когда все закончилось, он обратился ко мне с вопросом: