— Нет! Он, как и вы, — такой же. Или вы станете отрицать, что вы солдат, а не гаучо?
— Позвольте мне уйти отсюда, — сказал он, так и не дав определенного ответа. Он сделал движение, будто пытается побыстрее скрыться, но я схватил его за руку и произнес: — Видите этот револьвер? Сделаете шаг без моего позволения — получите полю в голову! С нами шутки плохи!
Этот человек не был героем. Его послали к нам лишь потому, что он знал нас.
— Где находится сейчас Лопес Хордан? — потребовал я.
— Все еще на прежней штаб-квартире.
— А майор Кадера?
— В Паране. Он командует отрядами, которые прочесывают суда в поисках вас.
— Сколько людей сейчас на ранчо?
— Четыре сотни.
— Кто вами командует?
— Майор.
— Антонио Гомарра, бывший владелец ранчо, тоже с вами?
— Да. Он — проводник, он же хорошо знает местность. По званию он — поручик.
— Почему он не пришел на ранчо?
— Потому что он с двумя сотнями солдат пока еще не прибыл.
— Куда вы хотите отправиться?
— Перейти через границу, в провинцию Корриентес, добыть лошадей и навербовать солдат.
— Значит, украсть лошадей. Я так понимаю. Поблизости есть войска?
— Нет.
— Но они могут быстро подойти?
— Быстро — нет. Это займет несколько дней.
— Ваш майор с вами или тоже пока не прибыл?
— Он тут, справа от выхода, по ту сторону загона.
— Как он расставил солдат?
— У каждого выхода по пятьдесят.
— Они патрулируют местность?
— Нет. Вдруг вы вздумаете прорваться, а их не окажется на месте.
— Очень умно! Как разместятся те две сотни солдат, которые прибудут?
— Точно так же, поэтому возле каждого выхода окажется по сотне человек.
— Да, какая досада! Мы не прорвемся!
Я произнес это сокрушенным тоном, и солдат моментально вмешался:
— Вы правы, сеньор, очень правы. Вы не сможете убежать.
— Кажется, в самом деле так. Гм! С сотней человек мы, конечно, не справимся!
— Нет. К тому же не забывайте: если вы и пробьетесь в одном месте, то майор позовет на помощь остальных. Против вас все равно окажется четыре сотни солдат.
— Ну нет! Даже ваш майор всего не предусмотрит!
— Извините! Я слышал, как он распоряжался.
— Но с какой стати он сообщает диспозицию рядовому солдату?
— Он ничего не сообщал мне. Просто я стоял поблизости, когда он отдавал приказания офицерам.
— Caspita! Дела, разумеется, очень скверные. На нас накинутся еще четыреста человек и всех перестреляют!
— Совершенно верно, сеньор! Поэтому советую вам сдаться по доброй воле.
— По доброй воле! — пробормотал я, делая вид, что раздосадован сверх всякой меры. — Я об этом и не подумал! Я хочу сохранить себе жизнь.
Своим поведением мне удалось сбить его с толку. Этот простак принял все за чистую монету.
— Это лучшее, самое умное, что я могу порекомендовать вам, сеньор, — сказал он, внезапно перейдя на весьма доверительный тон. — Вам и вправду некуда деться, вас окружили со всех сторон так, что мышка не прошмыгнет. Последуйте моему совету. Я очень хорошо отношусь к вам, можете мне поверить. Иного способа спасения нет.
— Гм! Кажется, вы правы. Но нет, я не хотел бы сдаваться без борьбы. Должен быть хоть какой-то способ спастись. Что, если мы останемся здесь?
— Тогда мы сами нагрянем к вам.
— Мы выставим посты возле всех дорог, ведущих к ранчо, и будем оборонять их.
— Давайте, сеньор, только как вы собираетесь это сделать? — улыбнулся доброхот, однако в улыбке его чувствовалось высокомерие.
— Очень просто. Как-никак мы хорошо вооружены!
— Мы тоже. С каждой стороны на вас устремится по сотне человек. Каждой из этих сотен вы сможете противопоставить самое большее троих. Вам действительно не остается ничего другого, как сдаться.
— Я хотел бы еще раз все тщательно обдумать.
— Валяйте! Но только дело это напрасное. Майор, наверное, разрешит вам немного подумать. Спросить его?
— Пока не надо. К тому же его нет рядом с нами.
— Так пошлите меня к нему!
По всему было видно, что он старался как можно быстрее скрыться от нас, хотя вид у нас был отнюдь не таким грозным, как прежде. Стоило мне изобразить на лице растерянность, как мои товарищи тут же всем своим видом показали, что преисполнились опасений и решились отказаться от всякой мысли о бегстве. Естественно, они притворялись так же, как притворялся и я сам. Все, что сообщил мне солдат, не только не встревожило нас, но, наоборот, успокоило. Обратившись к солдату, я заговорил очень озабоченным тоном: