— Он был без сознания, да?
Гомарра не отвечал. Наконец после долгой паузы он произнес:
— Стоит ли описывать, что я чувствовал тогда, что чувствую и теперь, когда вспоминаю тот миг? Нет. Меня поймет лишь переживший такое!
— Я это хорошо представляю.
— Нет, не представишь такое! Мой брат — мое второе «я», я любил его как самого себя. Этим все сказано. Мне казалось, что пулю в грудь всадили мне самому. Пуля проникла в тело в области сердца и прошла насквозь. Я бросился к нему и начал что было мочи причитать. Вдруг он открыл глаза и взглянул на меня. Он был еще жив. Я собрался с силами, пытаясь сохранить спокойствие. Я задал ему вопрос и приложил ухо к губам, чтобы уловить чуть внятные звуки, вырывавшиеся у него. Вскоре он умер.
— Он, надеюсь, успел сообщить вам, что же произошло?
— Да! Казалось, что жизнь не хотела его покидать, прежде чем он не признается мне.
— Убийцей был аррьеро?
— Да, естественно. И свершил он это черное дело, чтобы сохранить некую тайну. Мой брат долго не мог найти мула. Наконец поймал, поехал за нами. Когда он добрался до первого уступа, то увидел двух мулов возле скалы. Рядом на корточках сидел человек и высматривал, куда бы спрятать бутылку. Мой брат, обогнув скалу, очутился у него за спиной; он окликнул его. Незнакомец испугался, вскочил, уставился на моего брата, потом вдруг вскинул винтовку и выстрелил в него; брат даже не успел защититься. Хуан покачнулся в седле и повалился наземь; мигом он потерял сознание. Когда он очнулся и огляделся, рядом никого не было. Его мул исчез; яма, куда убийца хотел сунуть бутылку, оставалась пустой, незасыпанной. Напрягая все силы, брат подполз к краю скалы, чтобы хотя бы взглянуть на аррьеро.
— Увидел он его?
— Да. Внизу, на берегу озера, убийца, встав на колени, вырыл возле горы еще одну яму. Рядом стояли три мула. Но тут Хуан снова потерял сознание, слишком много сил он затратил. Он очнулся лишь при моем появлении. Шепнув обо всем, что случилось, он умер.
— Значит, аррьеро думал, что он мертв?
— Да, и подчистую его обокрал. У него ничего не осталось.
— Он описал вам то место на берегу, где аррьеро схоронил бутылку?
— Да, я запомнил его.
— А как вы поступили потом? Погнались за убийцей?
— Было слишком поздно; уже настал вечер. В темноте след не увидишь. В сумерках мы вырыли могилу и, когда рассвело, похоронили брата. Трижды прочитали «Отче наш» и «Аве Мария», засыпали могилу и сложили крест из камней. Потом мы с товарищем расстались.
— Почему?
— Ему надо было известить остальных и сообщить, что я отправился за убийцей. Имелась у меня еще… еще и другая причина. Бутылка! С ней была связана какая-то тайна. Зачем о ней знать кому-то другому?
— Но он же, наверное, слышал ваш разговор?
— Нет, брат говорил тихо-тихо, я сам едва разбирал слова. И, пересказывая их спутнику, я кое о чем умолчал.
— Может быть, умно вы поступили, может быть, глупо. Итак, утром вы сразу пустились в погоню?
— Нет, не сразу. Я подождал, пока мой товарищ уедет, потом направился туда, где аррьеро что-то спрятал. Правда, ночью поднялся сильный ветер, но все равно я нашел это место, я разрыл его и вытащил бутылку, но в ней не было ничего, кроме шнурков с завязанными на них узелками.
— Вы разве не знали, что это означает, что это старинный документ?
— Тогда не знал, но потом, когда стал наводить справки, понял и обрадовался, что не уничтожил находку.
— Вы взяли ее с собой?
— О нет, не совершил такой глупости. Я снова закопал бутылку со всем, что в ней было, а то убийца догадался бы, что его тайна разгадана.
— Думали, что он вернется?
— Конечно! Между прочим, он часто туда возвращался.
— Откуда вы знаете?
— Я оставил определенный знак и, когда вернулся туда, заметил, что кто-то там побывал. Потом всякий раз я заново оставлял этот знак.
— А других следов вы не находили?
— Нет.
— Гм! В ближайших селениях ничего не разузнавали?
— Разузнавал, месяцами там жил, выведывал, да все напрасно!
— Вы не показывали содержимое бутылки тому, кто разбирается в узелковой грамоте?
— Хотел, но никого сведущего в ней не нашел. Теперь же, раз я повстречал вас, прошу, чтобы…
Он осекся, будто сказал слишком много.