В гостиницах за номер и пансион (не включая вино) требуют по пятьдесят бумажных талеров в день. Это звучит очень внушительно, но составляет всего восемь марок, так как бумажный песо оценивается примерно в шестнадцать немецких пфеннигов. Бутылка пива стоит шесть талеров, то есть почти одну марку. Парикмахеру платят десять талеров, за стаканчик рома величиной с наперсток я выложил три талера. В странах Ла-Платы в те времена следовало вести себя очень осмотрительно, чтобы не потерпеть немалый убыток из-за разного рода неполноценных ассигнаций. Местные жители самым отвратительным образом наживались на неведении иностранцев.
Я повел сборщика чая в одну из кондитерских.
Заведение было полно посетителей, судя по одежде, не бедных. Сборщик вытаращил на них глаза, но я и в ус не дул. Все попятились от нас, так что места вокруг хватило бы на пятерых или шестерых. Нам это было очень кстати, и мы не огорчились.
Сборщик чая вел себя вполне прилично. Пусть выглядел он далеко не так, как сеньоры вокруг, но что касается его поведения, жестов и так далее, он был настоящим кабальеро, как любой, у которого в жилах есть немного испанской крови, наделен благородством, хотя бы внешним. В этом отношении южноамериканец совсем не похож на представителя так называемых народных классов европейских государств. Первый, даже облаченный в лохмотья, ведет себя всегда по-рыцарски. У европейца же в любом его движении сквозит столько угловатости и грубости, что в нем безошибочно узнаешь заурядного пролетария, пусть и выряженного в генеральскую форму.
Его бородатое лицо можно было назвать даже привлекательным. Взгляд был скромно потуплен, но стоило ему поднять голову, как открывалось, что у него ясные, внимательные, проницательные глаза, по их взгляду хорошо было судить о силе характера и чувстве собственного достоинства этого человека. В нем, казалось, соединялись два разных существа: забитый, безропотный рабочий и мужественный, вдумчивый странник, скитающийся по непроходимым лесам и пампе, способный, если нужно, проявить необычайную изобретательность.
Среди имевшихся в наличии сладостей он выбирал понравившиеся ему с такой миной, словно с детства посещал подобные заведения. Он наслаждался обстановкой с элегантностью привычной к этому дамы и ни единым жестом не давал понять окружающим, что я — тот самый человек, которому в конце концов придется платить. Он говорил, очевидно, в присущей для себя манере, подбирая благозвучные слова.
— Сеньор, вы подали мне знак подождать вас. Я послушался и теперь готов внимать вашим приказам.
— Я не намерен отдавать вам приказы, — ответил я. — Это скорее просьба, с которой мне хотелось бы к вам обратиться. Я был невольным свидетелем конца вашего разговора с сеньором Тупидо. Из услышанного я заключаю, что вы находитесь в зависимости от этого господина?
— Гм! Может быть! — ответил он с улыбкой человека, который без ущерба для себя может подарить кому угодно тысячу бумажных талеров.
— В то же время я услышал, что вы, располагая двумя сотнями бумажных талеров, могли бы освободиться от этой кабалы. Вы позволили бы мне предоставить в ваше распоряжение эту сумму?
Он с важностью поглядел на меня. Хотя сумма невелика, всего тридцать две марки, но для бедного сборщика чая она была, пожалуй, все же немалой. Участь бедняги взволновала меня, и, следуя счастливому инстинкту, я собирался подарить ему деньги, хотя сам вовсе не был зажиточным человеком.
— Вы это серьезно, сеньор? — спросил он. — Какую цель вы преследуете?
— Никакую иную, кроме желания вернуть вам независимость.
— Значит, из сострадания?
— Нет, из участия. У слова «сострадание» есть одно побочное значение, которое не подошло бы тому кабальеро, каким вы мне кажетесь.
Его было омрачившееся лицо просветлело.
— Значит, вы, несмотря на мою нищету, считаете меня кабальеро? — спросил он. — Но каким образом со словом «кабальеро» сочетается милостыня?
— О милостыне речь не идет.
— Значит, ссуда?
— Если вам угодно назвать это ссудой, то да. Вы примете ее?
— Может быть, да, а может быть, и нет. Какие условия вы выдвигаете?
— Вы возвращаете мне сумму с тремя процентами. Предупреждать о расторжении договора нужно за год. При нашей следующей встрече каждый из нас двоих вправе заявить о расторжении договора, после чего, по истечении года, вы должны выплатить мне деньги.
— А если мы больше никогда не встретимся?