- Это было красиво, — медленно сказал он. — Паника была первый класс. Артиллеристы были первый класс. Вы были совершенно первый класс» Я желал, вы были английский моряк, моряк Его Величества, — сказал он, видимо, не удержавшись. Сергей Сергеевич оценил высшую похвалу и радостно улыбнулся.
- Все-таки для верности я велю пустить несколько глубинных снарядов, — сказал он.
- Это красиво, — одобрил коммандэр. — Всегда красиво глубинных снарядов. Но он кончен, кончен капитан Лоренц.
- Здесь глубоко? — спросил Гамильтон, невольно глядя в ту сторону, где недавно находилась подводная лодка.
- Совсем не глубоко, — ответил Сергей Сергеевич. — Тут мели. Думаю, что он на мели и ночевал. На ней ему и оставаться до конца дней... Но как же ваше официальное сообщение, будто британск. миноносец потопил его? — спросил коммандэра Прокофьев, и на лице его, несмотря на радостную минуту, появилась лукавая улыбка. Коммандэр пожал плечами, видимо, недовольный этой историей. Они заговорили о радиотелеграмме, которую следует послать. Гамильтон отошел от них с недоумением.
Он тоже был очень рад, что подводный пират потоплен, тем не менее общий бурный восторг был ему неприятен. «Историки назовут эти чувства каннибальскими, — нерешительно подумал он, не сочувствуя ни историкам, ни «каннибалам». — И эти цепочки у него — как серьги у каннибала...» Но, кроме их восторга, что-то было еще неприятное — он не мог сообразить, что именно. «Мэри...» Гамильтон сам удивился, что за все время боя ни разу о ней не подумал. «Что, если я не влюблен? — в первый раз спросил себя он. Эта мысль его поразила. — То есть влюблен, но не вполне. Скажем, не так, как Ромео был влюблен в Джульетту?» Марья Ильинишна имела с Джульеттой мало сходства, он невольно улыбнулся и пришел в ужас от того, что мог улыбнуться. «Конечно, я влюблен в нее, и я женюсь на ней!» — сказал он себе с силой и пошел искать Мэри.
Она работала в больничном покое. Никаких жертв на судне не было; подводная лодка была потоплена, не успев сделать выстрела. Но один из матросов «Розы Люксембург», перерезавших канаты спасательной лодки, сильно поранил руку, не удержав ножа, рассекшего последние волокна. Марья Ильинишна, все еще очень бледная и взволнованная, делала ему перевязку. Ее белый, не первой свежести халат был густо измазан кровью и йодом. Лейтенант Гамильтон только показался на пороге больничного покоя и отшатнулся: вид крови, лекарственный запах вызвали у него отвращение. Стоя боком к двери, занятая перевязкой, она не заметила лейтенанта. Он поспешно удалился, тревожно прислушиваясь к гулу глубинных снарядов. Неприятное чувство в нем все росло.
XV
Вечером за обедом подали настоящее шампанское Союза новороссийских кооператоров. Сергей Сергеевич произнес тоет за английский и американский народы, к некоторому удовлетворению коммандэра Деффильда. Если б Прокофьев поднял тост за короля Георга и за президента Рузвельта, то пришлось бы ответить тостом за Сталина. Коммандэр ответил тостом за русский народ. Мишка постарался, и обед вышел прекрасный, хотя свежего мяса на пароходе уже не оставалось. Незадолго до обеда была получена шифрованная радиотелеграмма; британская эскадра уже находилась недалеко, они рассчитывали ее встретить через день.
За обедом все были очень веселы. Повеселел и капитан Прокофьев. Уничтожение подводной лодки U-22 доставило ему одну из величайших радостей его жизни; оно же было и самым большим его успехом по службе; теперь он почти не сомневался, что скоро получит эскадренный миноносец. По сходным причинам был необычайно весел и коммандэр Деффильд. На «Розе Люксембург» до этого дня никто не предполагал, что коммандэр способен весело смеяться и даже рассказывать анекдоты. Он и сидел в этот вечер на своем стуле не так прямо, как обычно. И если бы пришлось поднять бокал за Сталина, то и на это пошел бы без большого огорчения. Мишка, когда другие были веселы, бывал весел вдвое. Он один выпил полную бутылку шампанского, которое начинало ему нравиться; штурман налегал на коньяк и на водку; коммандэр до начала обеда налег на виски лейтенанта Гамильтона.
Только лейтенант был на этот раз печален: через два дня предстояло расстаться с Мэри. Она не вышла к обеду: объявила, что у нее очень болит голова. Но он знал, что дело было не в головной боли. Марья Ильинишна проплакала две ночи из-за близкой разлуки с ним, из-за более отдаленной разлуки с Россией. Ей не хотелось показываться с красными, опухшими от слез глазами. И как ни сдержан, как ни деликатен был капитан Прокофьев, ей было с ним тяжело. Боялась она и возможных шуточек комиссара Богумила. Гамильтон доказывал ей, что не выходить к обеду неудобно и даже просто невозможно: он перейдет на английское судно лишь послезавтра, не может же головная боль продолжаться так долго! «Вот когда ты уедешь, головная боль и пройдет», — ответила она, улыбаясь сквозь слезы. Просила его также не заходить к ней в каюту, условились встретиться завтра в аптеке. На «ты» они перешли накануне. Это привело его в восторг, особенно своей полной необычностью: он в жизни был на «ты» лишь один раз, с француженкой в Ницце, когда ему было восемнадцать лет: с родителями жил тогда в Канне. Но это было другое, совсем другое. «И насколько беднее наш язык оттого, что мы не употребляем «ты»...