— Пиши! Землю делят не по справедливости!
Не успел Андрей отойти в сторону, как другой казак уж подсказывал:
— Запиши: старшины лес рубят, а до нас только щепки долетают!
— Они суконные свитки носят, а мы задом светим!
— Попановали старшины, и годи!
— Допиши! Хай прогонят всех атаманов, новых будем выбирать!
Пот мелкими каплями стекал по лицу писаря, он не успевал вытирать его.
— Кончил, господа казаки! — наконец проговорил он.
— Писал писака, а читать будет собака, — пошутил один из казаков.
— Кто жалобу вручит?
— Дикун и Шмалько!
— Да пусть скажут, что не разойдёмся, покуда жалоба без ответа будет!
— Верно! Бери бумагу, Дикун!
Котляревский встретил Дикуна и Шмалько сдержанно, холодно, но вежливо. Прочитал жалобу, повёл плечами:
— Довольствие вам выдадут, а остальное в жалобе считаю написанным без основания. Так и передайте казакам. И ещё, — он прошёлся по канцелярии, — в последний раз говорю: добром расходитесь. А вам, Дикун и Шмалько, мой совет — вы первые начали смуту, вам первым и кончать ее…
Ни с чем вернулись на майдан Федор и Осип, передали ответ наказного.
Расшумелись ещё больше казаки:
— Тут будем стоять, не разойдёмся!
— Брешет, мы по справедливости жалуемся!..
— Душу из старшины вытрясем, а своего добьёмся!..
На четырнадцатый день бунта Котляревский действовал решительно. Вызвав Кордовского, он приказал арестовать Дикуна и Шмалько.
Выполнять распоряжение атамана приказано было полковнику Чернышеву, майорам Чепеге и Еремееву, поручику Шелесту и прапорщикам Голеновскому и Аксентьеву. В помощь Чернышеву Котляревский с умыслом выбрал людей, присланных из Петербурга, казачеству не знакомых. Они, по мнению атамана, будут действовать смело. Чернышев пытался увильнуть от неприятного поручения, но Котляревский прикрикнул на него:
— Сами разозлили казаков своими неподобающими делами, а теперь за чужие спины хотите схорониться!
Шли молча, и только на майдане Аксентьев шепнул Голеновскому:
— Что‑то нет у меня веры, что кончится это добром…
Уже перевалило за полдень. Многие казаки ушли на ярмарку, а большинство, разбившись на кучки, сидело в холодке.
Заметив вооружённых офицеров, казаки прекращали разговоры, поднимались, шли за ними. Шум на майдане стихал.
— С чем пожаловали? — спросил кто‑то из толпы.
Ему никто не ответил.
Дождавшись, пока все утихнут, Чернышев вызвал:
— Дикун, Шмалько!
Раздвигая казаков, Федор и Осип подошли к полковнику. Глядя Чернышеву в глаза, Дикун спросил:
— Что скажешь, полковник?
Все замерли.
— За подстрекательство к бунту распоряжением атамана войска вы арестованы, — объявил полковник. — Взять их под караул.
Аксентьев и Шелест рванули из ножен шашки, стали по бокам арестованных. Казаки взволновались:
— Наших берут!
— Не допустим! Мало они настрадались!
Кто‑то отчаянно, с надрывом выкрикнул:
— Бей старшин!
— Бей! — подхватили другие.
Толпа ринулась вперёд. Подмяли Чепегу. Майор Еремеев потянул саблю, но Шмалько ударом кулака сбил его с ног. Еремеев, крякнув, мешком осел на землю. Шелест, пятясь, отбивался шашкой от наседавших казаков. Кто‑то, зайдя сбоку, ударил его тупым концом пики по голове. Шелест упал. Аксентьев успел нырнуть в войсковой собор.
— Гляньте, Чернышев‑то! — крикнул Собакарь и погнался за убегавшим полковником.
Тот был уже на ступеньках войскового правления, как Никита с силой ударил его пикой. Полковник, взмахнув руками, свалился на ступеньки. Кровь тёмным ручьём потекла вниз, впитываясь в горячую землю.
Прапорщик Голеновский успел запереться в караулке. В единственный оконный проем высунул ствол пищали. Раздался выстрел.
Толпа отхлынула. Ствол скрылся, но сейчас же высунулся вновь.
— Там пищали заряженные! — закричал кто‑то.
Несколько казаков, зайдя со стороны, нажали на дверь. Сбитая из толстых дубовых досок, она не поддавалась.
— Смотрите, как откроется, он в вас и выпалит, — снова раздался предупреждающий голос.
— Слушай! — закричали казаки. — Выходи подобру, лучше будет!
Голеновский не отозвался.
Казаки начали совещаться.
— Запалить его! — предложил кто‑то.
— Верно! — подхватило несколько голосов. Все бросились за камышом, сложенным невдалеке.
Их остановил Собакарь.
— Сушь такая, все пожаром пойдёт!
Посмотрев в сторону караулки, Дикун проговорил: