На хуторе в этот час находились управляющий, пасечник да Митрий. Остальные работники были в степи.
Под навес пришёл дед–пасечник — маленький, щуплый, в соломенном бриле. Присел рядом и, глядя в пыльную степь, стал жаловаться на засуху, на плохой взяток.
— Не с чего моим кормилицам сладкий сок брать, все цветики сохнут, — вздыхал дед. — Прямо беда!
— И как ты, дед Афанасий, пчёл не боишься?
Старый пасечник добродушно рассмеялся:
— А чего их бояться? Пчела доброго человека не тронет. А кто к улыо со злой думкой идёт, того она духом чует… Пчела тварь божья… — Старик пожевал беззубым ртом и продолжал: — Рассказывал мне ещё мой дед такую присказку. Поспорили раз лошадь, бык и корова, кто из них больше трудится? Каждый говорит — «я». И решили они: «Пусть будет судьёй сам господь». Пошли к богу.
Выслушал он их и так отвечает: «Больше маленькой пчелы никто не трудится. Вас человек кормит, а она и себе пропитание добывает и человеку даёт». Вот она какая, эта самая пчёлка!
Откуда‑то из степи, в облаке пыли, вынырнуло десятка два конных казаков.
— Эй, дедусь, у вас воды напиться можно? — спросил бойкий казачок.
— Пейте! Вода в колодце немереная.
Старик, а за ним и Митрий подошли к казакам. Спешившись, они по очереди подходили к бадье. Кони жадно тянулись к колоде с водой. Из хаты вышел управляющий.
— Куда путь–дорогу держите?
Тот же казачок, что просил напиться, отёр рукавом потрескавшиеся губы, ответил:
— Так разве не слыхали, какую кутерьму подняли казаки, что из похода вернулись? От и мы к ним до гурта едем…
— Гуртом и батьку добре бить, — подсказал пасечник.
— А у нас, дедусь, батьки нет. Котляревский и наши куренные нам не батьки. Они с нас шкуру дерут. От мы теперь и едем правду добывать.
— Ну, коли вы за правду, то дай вам бог удачи… Был бы и я помоложе, тоже б с вами пошёл.
— Не тужи, дедусь, мы и без тебя не сплошаем. Есть у нас в руках сабли.
— А ты вроде не старый, а чего тут, в степу, огинаешься? — спросил Митрия один из казаков. — Или, может, своей жизнью доволен? Или не казак?
Несколько человек обернулись к Митрию.
— Нет, уже казак, — хмуро ответил он.
— Три дня без году, — хихикнул управляющий.
Митрий метнул на него косой взгляд и, вздохнув, пошёл под навес.
— Что на человека лаешь псом? За что его обидел? — напали на управляющего казаки, — Душа твоя холопская!
Управляющий торопливо скрылся в хате.
Казаки сели на коней.
— Прощай, дедусь!
Яй, парень! — крикнул Митрию казачок с перебитым носом. — Надумаешь, приходи до нашего табора! — И, стегнув коней, казаки зарысили по дороге на Екатеринодар…
Митрий долго сидел под навесом, задумчиво глядя в степную даль. Воля! Сколько лет он мечтал о ней, мечтал о свободной, вольной земле. И что же? Тут тоже вольная волюшка закована в тяжкие цепи. И здесь люди маются в тяжёлом труде, добывая себе кусок горького хлеба, а богатеи их трудом набивают себе мошну.
Может быть, только теперь выйдет долгожданная воля на свет белый, сбросит оковы, даст людям счастливую долю…
Над ухом раздался голос управляющего:
— Чего ж это ты, казак москальский, баклуши бьёшь? Иль в паны вышел?
Митрий поднял мрачное, задумчивое лицо.
— Почто лаешься?
— Почто, почто! Да я тебе сейчас, басурману такому, матери твоей черт, как поднесу!
Словно какая‑то посторонняя сила вдруг подняла Митрия с земли и толкнула к управляющему. Костлявый кулак словно сам собой ткнулся в птичье, остроносое лицо. Отлетев в сторону, управляющий шлёпнулся в горячую дорожную пыль…
В этом ударе Митрий излил всю свою обиду, весь гнев.
— Пошел вой, барский кобелина! Убирайся с глаз, пока живой! — только и крикнул Митрий.
Управляющий торопливо скрылся в своей хате, вытирая рукавом окровавленное лицо.
В тот же вечер Митрий оседлал панского коня и ускакал в Екатеринодар.
Старые дубы, омытые прошедшим к вечеру коротким ливнем, таинственно шелестели листвой. Дождь смыл кровь у войскового правления. Неожиданно налетевшая гроза на время разогнала ярмарку.
После дождя Дикун долго сидел под развесистым дубом, вслушиваясь в неясные шорохи его листвы. Сейчас он впервые почувствовал, какую большую ответственность несёт перед казаками, доверившими ему командование ими. Он понимал, что старшины не смирятся с тем, что народ хочет установить свой порядок. Предстояла борьба упорная, жестокая.