— А ну вжарь, Данило, — приказал он казаку. Тот приподнялся, гикнул, и кони сорвались с рыси в намёт, только грязь от колёс полетела.
— Добре, добре, Данило! Люблю так, с ветерком! — крикнул Головатый, глотая свежий ветер.
Поравнявшись с обозом, кони сбавили бег, перешли на рысь. Держась обочины, быстро обогнали гружёные фуры, поравнялись с растянувшимися сотнями.
Люди шли усталые, вымученные бессонными ночами.
— Здорово, уманцы! Васюринцы, кореновцы, здорово! Здорово, незамаевцы! — минуя сотни, весело кричал войсковой судья. — Что, приморились? Веселей! Вон уже Кавказская, а там кулеш, баня!
— А по чарке поднесут? — выкрикнул задорный голос.
— Будет и по чарочке! Жалую добрых молодцев!
Вдали темнел вал Кавказской крепости. Почуяв отдых, и люди, и кони пошли быстрее. Где‑то в передних рядах с присвистом запели песню…
Глава IX
Есть в России много городов, и каждый из них чем‑то знаменит. Тула — ружьями и самоварами. Нижний — купцами, а вот Астрахань — город рыбный. За версту от города рыбный дух с ног валит. И нигде от него не спрячешься, ни в хоромах каменных, ни в избах рубленых.
Раскинулся город на низменном берегу, у самой Волги. Крепость с широкими каменными стенами, со множеством дозорных островерхих башен. В крепости постройки все кирпичные: собор с позолоченными куполами, дом коменданта, службы… Широкий ров опоясывает стены. Рядом, за меньшей стеной — белый монастырь с просторным, выложенным булыжником, двором. Тут же дворец митрополита.
К. крепости тянутся кривые посадские улицы. Купеческие дома, особняки рыбозаводчиков и иной городской знати огорожены высокими заборами.
Несколько улиц выходят на площадь. На ней — базар, гостиный ряд, два кабака с облезлыми надписями над дубовыми дверьми.
Чем дальше уходят улицы от центральной площади и крепости, тем ниже заборы, меньше дома. И вот, уже без всяких улиц, множество хибар разного пришлого люда ласточкиными гнёздами лепятся у яра и по берегу Волги.
Как только начинается путина, этот люд в поисках работы устремляется на пристань. Приходят сюда за сотни вёрст и отпущенные на оброк крестьяне. Эти разбрасывают на песке армяки, рассаживаются артелями и ждут подрядчиков. В кабак они не ходят. На каждую артель нанимают стряпуху, либо с собой приводят. Тут, на песчаном берегу, и спят — благо, дожди в Астрахани редки.
А рядом, в больших чанах, рыбозаводчики рыбу засаливают и выветривают на длинных деревянных вешалах. В воздухе — смрад от гниющих рыбьих внутренностей, нечистот. Душно до головокружения. Гул стоит многоязыкий.
В ту пору, как добрались черноморды до Астрахани, рыбный сезон только начинался. Казаков разместили в длинных сараях за городом, а полковникам Великому и Чернышеву квартирьеры отыскали комнаты на посаде, у астраханского рыбозаводчика Сумина. Дом Сумина стоял недалеко от базарной площади, фасадом к Волге.
Как‑то, отобедав, полковники прогуливались по городу. Продолжая начатый за столом разговор, Великий, повернув лицо к Чернышеву, возмущённо спросил:
— Ну, так скажи, какого чёрта мы тут стоим?
— Ты бы у Гудовича спросил. Либо у Антона.
— Придет время — и спрошу! У меня в полку шепчутся, недобрые слухи пошли.
— Шептунам глотку заткни, нечего с ними церемониться, — сквозь зубы процедил Чернышев. — Наше дело полковничье: приказано стоять — и стой. А скажут выступать — и двинемся. А что там казаки языки чешут, плюнь на это.
Площадь кипела от людей, пришедших на торг. Белоснежные чалмы и цветные халаты бухарцев и хивинцев, яркие одежды персидских купцов, суконные солдатские мундиры, свитки казаков пестрели на ярком весеннем солнце.
В оружейном ряду краснобородый хозяин–перс потянул Великого за кунтуш:
— Эгей, пан–казак, ходи мой лавка, покупай хоросанький клинок, — купец льстиво улыбался. — В бою сабля друг будет!
— В каком бою? — насторожился Великий.
— Э, в каком? Все знают — в нашу землю казак ходить хочет, — усмехнулся купец, но в глазах его была злость. — Покупай — дёшево отдам.
— Кто это, купец, тебе наболтал, что мы в ваши земли идти собираемся? — с деланной беспечностью спросил Чернышев. — Болтают черт его знает что.
— Зачем — болтают?! — уже серьёзно сказал купец. — Правду говорят. Только знаешь, казак, как наш народ говорит: чтобы меч сразил врага, надо бить сразу. Плохо, когда молва обгоняет воинов.
— Что‑то непонятно мне! — поморщился Великий. — Сам ты вроде кызылбашец, а говоришь нам такое…
Чернышев подхватил Великого под руку и потащил из толпы.
— Плохо дело, если весь базар знает, куда мы идти намерены, — вздохнул Чернышев, когда они подошли к дому Сумина.
— Плохо! — согласился Великий.
Поднявшись на высокое каменное крыльцо, полковники прошли к себе.
— Ты вот слушай, что я надумал, — снимая кунтуш, сказал Чернышев. — Когда подходили мы к Ставропольской крепости, узнал я, что в тех краях мериносовые овцы большую выгоду дают… Так вот — вернёмся на Кубань, думаю попробовать это Дело. Ударю челом, землю прирежут, хутор выстрою. — Он подошёл к окну, встал рядом с Великим, забарабанил по сосновому переплёту рамы.
Из окна видно Волгу. Левый пологий берег её порос лесом. Река вскрылась недавно. Широкая, полноводная, несла она свои воды в море. Изредка одинокими лебедями тянулись отставшие льдины, подходили к берегу, вертелись на месте и, оттолкнувшись, плыли дальше.
— Дурной поход получается! — вздохнул Великий. — Как бабы, на одном месте без толку топчемся… И войско — не войско, а голь перекатная.
Чернышев — смуглолицый, грузный, седеющий красавец, усмехнулся:
— Наше дело — приказы выполнять… — Он огляделся по сторонам и продолжал: — А я тебе скажу одно: верю я старому Антону! Верю! Уж он все так намудрует, что и сам в убытке не будет, и нас не введет… А голотьбу нашу, думаю, неспроста в поход заслали — её‑то кровь подешевше будет…
— Может, и так.
Чернышев смотрел в окно, на Волгу.
— А Волга, Иван, мне Днепр напоминает… Эх, Днепро, Днепро.
Великий улыбнулся.
— О Днепре тоскуешь… Забыть пора! Наша Кубань не хуже.
Кто‑то заскрёбся в дверь, осторожно открыл её, и в комнату заглянула лысая голова хозяина.
— Я не помешаю господам офицерам? — повёл он раскосыми глазами.
— Заходи, заходи, Назар Назарович.
Просунув боком в дверь своё раздавшееся в ширину тело, Сумин осторожно, колобком, вкатился в комнату, присел на заскрипевший стул. В комнате сразу запахло рыбой.
— Фу, уморился! — купец вытер грязным платком мясистый нос. — Весь день в бегах. Вот–вот рыбка. — Он потёр руки. — То снастишки, то люд, а на всё время надо, деньги.
— Ну, у вас за народом остановки не будет, — успокоил хозяина Чернышев. — Вон в слободах сколько всякого сброда проживает. Это не то, что у нас на Кубани — каждая пара рук в копейку входит. А к вам, не изволь беспокоиться, сами придут.
Чернышев глянул в сторону пристани, где копошился работный мир.
Рыбник осклабился:
— Это когда как!
— А как же вы с этим делом управляетесь?
— Я? — глаза рыбника заюлили. — У меня свои травила. Говорят, на бога надейся, да сам не плошай. Вот и я на подрядчиков надеюсь, а сам не зеваю. К примеру сказать, подошло время, иные сидят за четырьмя стенами да подрядчиков шлют: «Иди, дескать, нанимай». А я — нет, помилуй бог, я сам выхожу на пристань, прогуляюсь по бережку, присмотрюсь. Вижу, где артель из народишка покрепче собралась, да из дальних, не наш люд. У меня на них глаз набит. Так вот, подхожу — и дело сделано. Работают, как миленькие, а чуть что, не угодно, катись на все четыре стороны, а деньги, как в договоре указано, по истечении путины… Срок придёт, подрядчики все учтут: и за снасти, и за харчишки, и за вино, какое в первый день выпьют…
Великий слушал внимательно:
— Да! Зато они к вам на другой год носа не сунут.
— Ничего! Не эти — другие явятся…