Несколько казаков, зайдя со стороны, нажали на дверь. Сбитая из толстых дубовых досок, она не поддавалась.
— Смотрите, как откроется, он в вас и выпалит, — снова раздался предупреждающий голос.
— Слушай! — закричали казаки. — Выходи подобру, лучше будет!
Голеновский не отозвался.
Казаки начали совещаться.
— Запалить его! — предложил кто‑то.
— Верно! — подхватило несколько голосов. Все бросились за камышом, сложенным невдалеке.
Их остановил Собакарь.
— Сушь такая, все пожаром пойдёт!
Посмотрев в сторону караулки, Дикун проговорил:
— А мы его попробуем по–иному.
Незаметно для Голеновского он прокрался вдоль вала к караулке и затаился за углом. Бесшумно, шаг за шагом продвигался Федор к окну. Казаки наблюдали за ним. Голеновский, видимо, тоже догадывался, что нападавшие что‑то замышляют. Ствол пищали беспокойно поворачивался то в одну сторону, то в другую, нащупывая цель. Когда до окна осталось не больше шага, Дикун прыгнул и с силон рванул обеими руками за ствол. Грянул выстрел, и выдернутая из рук Голеновского пищаль отлетела в сторону. Не давая прапорщику опомниться, Федор прыгнул в окно и своим телом вышиб тяжёлую раму. Сбив Голеновского с ног, он виском ударился о дубовую стойку нар. В голове зазвенело. Хрипло выкрикивая ругательства, прапорщик потянулся к пищали. Но в окне показались ещё два казака. Один из них открыл дверь. Ворвавшаяся толпа вытащила Голеновского из караулки и, раскачав, бросила на поднятые пики.
— Котляревского! Идем к Котляревскому! — выкрикнул Дикун. Н казаки хлынули в правление. Но атамана там уже не было.
— Идемте к нему до дому! Поглядим, как живёт пан наказной! Пусть гостей принимает! — И толпа, выкатившись из крепости, обрастая по пути казаками, приехавшими на ярмарку, устремилась к дому наказного.
Затрещали выбитые ворота, гомон наполнил Двор. Зазвенели стекла. Казаки обыскали все подворье, но Котляревского нигде не было. Не нашли никого и из семьи атамана.
— Где ж он, бисов сын?
— Да чего вы его тут ищете? Тут же нет! — крикнул кто‑то из вновь вбежавших во двор.
— А ты что, Андрей, знаешь, где атаман?
— Сбежал! Сам видел… С ним Кордовский и Баляба.
— От так атаман! Что кот шкодливый.
— Какой он к чёрту атаман. Он мне такой атаман, как тебе султан турецкий батько!
— А ну, давай на круг! Кошевого и старшин себе выберем! — предложил один из казаков.
— На круг! — и толпа устремилась в крепость.
Заполнив майдан, стуча об землю пиками и пищалями, стали казаки кругом, как стояли ещё деды их на Сечи, закричали:
— Кого кошевым выберемо?
Несколько казаков выкрикнуло:
— Дикуна! Дикуна!
— Молодой ещё! — заартачились станичники, — Не желаем! Чуприну кошевым!
— Не хотим Чуприну! — закричали другие казаки. — Дикуна хотим!
— Чуприну!
— Дикуна!
Выбрав время, когда толпа на какую‑то минуту приумолкла, Собакарь предложил:
— Ни того, ни другого! Повременим с кошевым. Дело терпит!
Толпа опять зашумела.
— Правильно! Зачем нам кошевой!
— Та хиба ж не знаешь? Нашему Луки и черт с руки!
Казаки рассмеялись. Кто‑то снова выкрикнул:
— Собакарь дело сказал. Пока повременим с кошевым!
— Давайте только старшин выберем!
— Ладно, хай будет по–вашему!
— Дикуна войсковым есаулом!
— Оце добре, по его зубам!
— А он что, кусал тебя?
— Войсковым есаулом Федора! — дружно поддержали все. — Пусть командует до кошевого над нами!
— Доверяем!
— Шмалько войсковым пушкарём! Он пушкарь добрый!
— Согласны!
— А кого полковником на меновой двор?
— Как кого? Собакаря! Справедливей его нету!
— А соль не пропьёт?
— Да нет, он горилки в рот не берет.
— Пока не подносят.
— Собакаря полковником! Собакаря!
— Какого чёрта новые старшины в круг не выходят?
— Выходите в круг! Кажитесь товариству!
Когда вновь избранные старшины, скинув шапки, вышли в круг и, кланяясь на все стороны, стали благодарить за доверие, какой‑то старый казак набрал пригоршни пыли и посыпал им головы.
— Так, так, — смеялась толпа, — пускай не зазнаются, а то разом скинем… Пускай помнят запорожский обычай!
Неподалеку от дороги, ведущей из Екатеринодара на Кореновскую, расположен один из хуторов полковника Кордовского. Сколько ни окидывай взглядом широкую степь— -кругом земли пана полковника: тридцать десятин под яровыми, а все остальное— выпасы. Для такого хозяйства выпасов много требуется. Лошадей у Кордовского больше сотни пар, коров три десятка, отара овец да полторы сотни ульев…
На хуторе, кроме управляющего и старого пасечника, пять работников. С ними вместе живёт и Митрий. Так и приписали его под этим именем в войске.
За два года узнал Митрий жизнь казачью, осмелел, исчезла прежняя робость, с которой стоял когда‑то перед Степаном Матвеевичем.
Известие о бунте дошло до хутора не сразу. Рассказали о нём возвращавшиеся с ярмарки казачки. Ехали они в станицу без мужей.
— Мы их там оставили, хватит им за юбки держаться.
Как‑то в полдень, укрывшись под навесом, Митрий чинил сбрую. Она была твёрдой, как железо, и швайка с трудом прокалывала её.
На хуторе в этот час находились управляющий, пасечник да Митрий. Остальные работники были в степи.
Под навес пришёл дед–пасечник — маленький, щуплый, в соломенном бриле. Присел рядом и, глядя в пыльную степь, стал жаловаться на засуху, на плохой взяток.
— Не с чего моим кормилицам сладкий сок брать, все цветики сохнут, — вздыхал дед. — Прямо беда!
— И как ты, дед Афанасий, пчёл не боишься?
Старый пасечник добродушно рассмеялся:
— А чего их бояться? Пчела доброго человека не тронет. А кто к улыо со злой думкой идёт, того она духом чует… Пчела тварь божья… — Старик пожевал беззубым ртом и продолжал: — Рассказывал мне ещё мой дед такую присказку. Поспорили раз лошадь, бык и корова, кто из них больше трудится? Каждый говорит — «я». И решили они: «Пусть будет судьёй сам господь». Пошли к богу.
Выслушал он их и так отвечает: «Больше маленькой пчелы никто не трудится. Вас человек кормит, а она и себе пропитание добывает и человеку даёт». Вот она какая, эта самая пчёлка!
Откуда‑то из степи, в облаке пыли, вынырнуло десятка два конных казаков.
— Эй, дедусь, у вас воды напиться можно? — спросил бойкий казачок.
— Пейте! Вода в колодце немереная.
Старик, а за ним и Митрий подошли к казакам. Спешившись, они по очереди подходили к бадье. Кони жадно тянулись к колоде с водой. Из хаты вышел управляющий.
— Куда путь–дорогу держите?
Тот же казачок, что просил напиться, отёр рукавом потрескавшиеся губы, ответил:
— Так разве не слыхали, какую кутерьму подняли казаки, что из похода вернулись? От и мы к ним до гурта едем…
— Гуртом и батьку добре бить, — подсказал пасечник.
— А у нас, дедусь, батьки нет. Котляревский и наши куренные нам не батьки. Они с нас шкуру дерут. От мы теперь и едем правду добывать.
— Ну, коли вы за правду, то дай вам бог удачи… Был бы и я помоложе, тоже б с вами пошёл.
— Не тужи, дедусь, мы и без тебя не сплошаем. Есть у нас в руках сабли.
— А ты вроде не старый, а чего тут, в степу, огинаешься? — спросил Митрия один из казаков. — Или, может, своей жизнью доволен? Или не казак?
Несколько человек обернулись к Митрию.
— Нет, уже казак, — хмуро ответил он.
— Три дня без году, — хихикнул управляющий.
Митрий метнул на него косой взгляд и, вздохнув, пошёл под навес.
— Что на человека лаешь псом? За что его обидел? — напали на управляющего казаки, — Душа твоя холопская!
Управляющий торопливо скрылся в хате.
Казаки сели на коней.
— Прощай, дедусь!
Яй, парень! — крикнул Митрию казачок с перебитым носом. — Надумаешь, приходи до нашего табора! — И, стегнув коней, казаки зарысили по дороге на Екатеринодар…