Головатый неторопливо, с кряхтеньем поднялся на ноги и обвел столпившихся кругом казаков быстрым взглядом.
– Ну, на покой пора, хлопцы… Пора дать отдых моим старым костям.
– Ур-ра батьке Головатому! – крикнул чей-то восторженный голос. – Ура нашему заступнику!
– Ур-ра! – пронеслось по толпе.
Дюжие руки подхватили войскового судью, подняли вверх и понесли к стоящей в стороне тачанке. Казаки долго смотрели вслед,
– Вот это человек! И не подумаешь, что пан! – восхищенно говорил Шмалько. – Сразу видно – свой брат-казак…
– А вот ты бы у него на хуторе поробыл, как я, так узнал, какой он, – сердито проворчал Собакарь.
– А какой?
– Да такой, как все паны. Только поумнее других…
На следующий день, к обеду в казачий лагерь подвезли сало, муку, крупу, свежую рыбу. На двух телегах – четыре бочки с горилкой.
– Пан войсковой судья казачеству шлет! – громко объявил разбитной, голосистый есаул.
В лагере на все лады славили батьку Головатого. И даже хорунжий Собакарь не возражал против этих восхвалений.
А дело было так. Ранним утром Антон Андреевич вызвал к себе Великого и Чернышева. Те, догадавшись, зачем их требует войсковой судья, пришли вместе, вместе и предстали перед Головатым.
Антон Андреевич встретил их туча тучей.
– Правду говорят? – он сдвинул лохматые брови.
– Ты о чем разговор ведешь, Антон Андреевич? – непонимающе смотрел на него Великий.
– А о том…
Головатый грузно поднялся из-за стола и зло откинул ногой табуретку.
– А о том, что говорят. Вы соль да вино продали?
– Навет!
– По злобе кто-то наговаривает! – в один голос принялись оправдываться полковники.
– Брешете, сучьи дети! – взорвался Головатый и грохнул дюжим кулаком по столу. – Лучше признавайтесь, а то я это дело все раскопаю!
– Грешны, Антон Андреевич! – струсил Чернышев.
– Да и греха-то, Антон Андреевич, самая малость, – начал Великий, прямо глядя в глаза Головатому. – Продали на копейку, а брешут на алтын. Собачий народ пошел. Вон даже и про твою милость…
– Что? – хмуро оборвал Головатый.
– Да вон, говорят, что ты подарки принял от купцов за то, что казаки баржи грузили…
Седые усы войскового судьи обвисли. Другим, ворчливо-добродушным тоном заговорил:
– Дурни вы! В любом деле надо край знать. Нынче ж отправьте казакам крупы, сала, рыбы. А то доведем их до бунта. С этим делом нельзя шутить.
– Исполним, Антон Андреевич! – покорным голосом проговорил Великий.
– Сделаем! – подтвердил Чернышев.
– Добре! – уже милостиво кивнул головой Антон Андреевич. – И чтобы больше такое не повторялось. Было не было, а чтоб до меня такие слухи не доходили. Не посмотрю, что вы полковники и перед войском заслуги имеете. Разжалую. – И уже спокойно: – В полках чаще надо бывать да за людьми следить, с вас спросится…
Полковники вышли. Уже за дверью они снова переглянулись.
– Отделались, – вытер пот Чернышев.
– А хитер пан войсковой судья! Ой, хитер! – восхищенно проговорил Великий. – Вот у кого учиться, как дела делать!
Только-только начинает голубеть густая синева ночи, еще горит над самой землей утренняя звезда, уж просыпается астраханский люд.
Первыми, как всегда, поднялись артельные стряпухи. Подоткнув подолы длинных, со множеством оборок юбок, они развели огонь под таганами, наносили воды и принялись варить суп.
За ними пробудились и мужики. Стараясь не промочить лаптей, они степенно умылись в Волге, помолились, поартельно уселись вокруг общих котлов и вслед за старостами поочередно заработали деревянными ложками. Ели без слов, посапывая, звучно втягивая горячее варево.
А город же выбрасывал на пристань толпы голытьбы. Берег oжил. Прошли строем казаки на разгрузку баржи. Под ногами похрустывал песок. Чей-то озорной голос вслед им выкрикнул обидное:
– Эй вы, хохлы! Купецкая служба!
– А что, чай, купчам от них прибыльно, – поддержал его артельный мужичок. – Дармовые работнички, не то, что мы…
Казаки зло огрызались. Самые горячие, сжимая кулаки, выскакивали из рядов. Но дело кончалось только перебранкой.