Я слушал это исконный речитатив и думал: "Вот меняются эпохи, а Церковь стоит две тысячи лет! Уходят цари, а она все остается! Меняются режимы и социальные формы, а здесь тысяча лет, две тысячи ведется одинаковый способ служения. Да, Церковь прочнее государственных форм правления!
Вот-вот начнется революция (она началась через два месяца после этих дум). Все зашатается, развалится, разобьется вдребезги (на время), а Церковь устоит... И по-прежнему дьячки будут бубнить по-дьячковски, точно и не случилось ничего особого за толстыми столбами этого храма. Переменились декорации, а суть все та же. И Церковь всегда будет делать свое вековечное дело до конца мира, у нее есть свое собственное дело - душа человеческая..."
Ворочусь назад. За царским троном, возле левого клироса стояла группа властей. Керенский, выбритый, в военном френче, с измученным лицом, на котором я ничего не мог прочесть, кроме беспокойных и непрекращающихся дум, мыслей и мирских чувств. Не заметно было сердечного молитвенного настроения, хотя он, как мне лично известно от него самого, верующий христианин. Рядом с ним - министр исповеданий, вместо царских обер-прокуроров Синода, бывший профессор Петербургской Духовной академии А.В.Карташев . Других не помню.
Для заседания собора приспособили епархиальный дом возле Каретной-Садовой, недалеко от Самотеки и Сухаревки. Впереди были возвышенные места для президиума и архиереев, сидевших к собору лицом. Сзади епископов - алтарь. Все мы находились как бы перед лицом Самого Бога.
Процесс заседаний взят был с распорядков Государственной думы. Все шло гладко. Ответственным секретарем собора был избран член Думы Шеин, после расстрелянный в Петрограде при процессе митрополита Вениамина об изъятии церковных ценностей. В его распоряжении был целый штат чиновников синодальных канцелярий.
Председателем собора был избран Московский митрополит Тихон, товарищами его митрополиты Антоний (бывший Харьковский, потом Киевский) и Арсений Новгородский и по два члена от духовенства и мирян. В число последних был избран профессор Московского университета и член Государственного совета Е.И.Трубецкой и обер-прокурор Синода А.Д.Самарин. Оба этих имени встречались уже раньше.
Соборяне расписались на разные комиссии: административную, епархиальную, приходскую, учебную, богослужебную, экономическую и т.д. Самой многолюдной и живой оказалась первая - о высшем управлении Церкви.
Вот это я считаю важным и характерным для момента прежде всего. Как-никак, но собрались представители со всей России, из разных сословий, и большей частью выбранные народом. Притом это были не мальчики - революционные головорезы, а народ солидный, опытный, осторожный, и потому стоит прислушаться, чем же они занялись в первую очередь? Что их интересовало горячей всего? "Патриаршества! Восстановить патриарха!"
Сколько речей было сказано за и против этого! Все они напечатаны в протокольных Деяниях собора. То было уже давно. Мне, спустя 26 лет, хочется теперь спокойно, как бы со стороны кратко разобраться: в чем была соль вопроса? И как это связано с историческим революционным моментом?
На соборе были два течения вообще, и особенно они обострились почему-то около вопроса о патриаршестве. Огромное большинство, почти 9/10 были за него, а 1/10 против. Я был в первой части. Мы различали эти течения по старому политическому признаку - либерализму. Большинство было в общем консервативно, но в хорошем смысле этого слова: было по сердцу добрым, желало помочь устроению жизни, готово было к жертвенности, не гордилось собою, считалось с братским мнением других, было достаточно свободно в своем понимании окружающих обстоятельств. Обычно слово "консерватор" считалось в русском интеллигентском воззрении синонимом тупости, злости. По совести сказать, на соборе было как раз обратное. Вот либералы (они почти все вышли из преподавательской, отчасти и профессорской среды духовных школ) были действительно раздражены, злобны, упорны в своем либерализме, партийно нетерпимы и просто злостно тупы. Конечно, они не согласятся с такой моей характеристикой, но пишу не для самооправдания, а для истины (как я ее и тогда воспринимал, и теперь вспоминаю). Одно, во всяком случае, было очевидно, и тут либералы согласятся, вероятно, - они очень не любили повиновения, послушания, признания авторитетов, любви и уважения к начальству. Наоборот, всячески унижать все, что выше их, лишать прав, ограничивать, отвоевывать привилегии самим себе, командовать над другими - вот их свойства. И чего бы ни коснулось, они готовы тотчас же в злобный бой против иномыслящих. Сколько тяжелых дней мы пережили в этой борьбе с ними! Как они отравляли наш общий созидательный дух своими разрушительными речами и ядовитой слюной! Но, к счастью, либералы оказались в меньшинстве. Однако, как люди с самоуверенным духом, большими знаниями и способными развязными языками, они производили большой шум: и по количеству подобных ораторов (они всегда выступали!), и по горячим речам их иногда казалось, будто чуть не весь собор мыслит так, как они звонят. Но когда дело доходило до решений, то мы, к нашей радости, видели, что эта десятая частичка Церковного собора оставалась в меньшинстве.