Многие сербы учились в наших академиях. Будущий патриарх Варнава (уже умерший) был лишь курсом старше меня в Петербургской Духовной академии.
Все это связывало оба народа.
Но особенно близкими считали нас, русских, в народных массах. Оба народа - глубоко демократичны.
В храм сербы ходили редко: на Пасху (Ускрс), на Рождество (Божие) да на свою "славу" (это - ежегодное воспоминание дня, когда их предки принимали христианство тысячу лет назад). Но они дорожат своим православием крепче, чем болгары, и не слабее греков, своеобразно. Вот такова общая характеристика этого славного народа.
Теперь мне нужно рассказать о главном событии эмигрантской жизни, случившемся в Сербии, на Карловацком Церковном соборе 1921 года, который имел большое значение не только для судеб эмиграции за границей, но даже для жизни Церкви в Советском Союзе. И доселе влияние этого акта все еще продолжается как в Европе, так и в других странах: Америке, Азии - по всей эмиграции.
Я напишу здесь о его общественно-церковном значении, а о чисто церковной стороне можно узнать из протоколов этого собора. Цель собора была церковная. Но политические деятели эмиграции превратили его в партийный съезд. Случилось это так.
Правые группы по всей Европе, руководимые центром из Германии, где работали такие крайние люди, как члены Думы Марков-второй, Крупенский и др., привели на собор своих партийцев. Впрочем, это и нетрудно было, так как эмиграция вообще была правая. А левые или даже умеренные группы, как кадеты, не интересовались церковными делами вообще или же не надеялись провести своих кандидатов. Таким образом, большинство мирян оказались из лагеря правых, или так называемых черносотенцев. Кроме названных лиц, можно упомянуть следующие имена: Трепов, бывший премьер-министр; граф Апраксин, бывший таврический губернатор, а потом член Московского собора; проф. Локоть; генерал Батюшин (из жандармов) и др. Архиереи сначала были умеренными, но под давлением большинства повернули потом в их сторону. А такой вождь, как митрополит Антоний, и сам был единодушен с ними.
Духовенство среднее было в большинстве весьма благоразумно. Учитывая это, я еще на константинопольском собрании провел интересное, по моему мнению, предложение: выделить духовенство в особую группу. По наказу Московского Церковного собора работа Карловацкого собора делилась на два этапа: сначала вопросы решались общим голосованием епископов, духовенства и мирян. А потом всякое решение проходило еще через "совещание епископов" и, в случае согласия их, вступало уже в силу.
Таким образом, среднее духовенство выбрасывалось в среду мирян, между тем по догматическому и каноническому смыслу оно, наоборот, является сотрудниками и руками архиереев, потому ему надлежало бы быть с ними вместе. Но помимо этого история собрания в Константинополе показала, что священники в общем были более церковны и благоразумны, чем мирские люди, нередко запутанные в политические страсти. То же самое оказалось и в Карловцах.
Ввиду всего этого, чтобы смягчить удар правых политиканов на соборе, мы в Константинополе и провели такой порядок дела: сначала голосуют все вместе, но потом всякое решение поступает на обсуждение духовенства и уже с его мнением представляется на окончательное решение "совещания епископов". Такой проект на заседании Архиерейского Синода в Карловцах был вполне одобрен всеми епископами, включая и митрополита Антония, и передан на собор.
Когда же он был предложен там, то против него поднялись правые делегаты. Начал критику граф Апраксин. Он стал в позицию защитника
Московского собора, как ни в чем не подлежащего дополнениям или изменениям. Между тем самим собором этим было постановлено, что епархиальные собрания могут вносить новые предложения на обсуждение будущего собора, да и по самому существу дела могли всегда возникать новые вопросы и дополнения.
Конечно, правые понимали это, и один из их партии. Н. Т., даже дерзнул заикнуться о резонности такого проекта. Но на него свои зацыкали так, что он, не успев еще разогнуть своей спины по окончании речи, трусливо сел. Тут я уже ясно увидел, какое организованное насилие творят правые не только над своими членами, но и над своим собором.
Но. конечно, не по каноническим соображениям Апраксин был адвокатом Московского собора, а по простым политическим мотивам: правые большинством подавили бы духовенство, но, имея право особого мнения, оно своим голосом могло бы для "совещания епископов" быть опорой в случае, если бы политиканы слишком зарвались. Увы! Архиереи, прежде единодушно одобрившие этот проект, быстро изменили свое решение и пошли на поводу у правых.