- Ваш сын прекрасно написал диктант! Спасибо ему за такое утешение бедной женщине!
Потом вызвали к столу. Ну, думаю, что как опять про царей?
- Расскажи нам про явление Бога Аврааму в виде трех странников.
Гора спала с плеч: кто же не знает этой истории? Потом - по-русскому.
- Знаешь ли какое-нибудь стихотворение?
- Много знаю, - отвечаю я наивно и уже осмелевши без царей.
- Ну например?
- "Мартышка и медведь",.. Потом...
- Ну, во-первых, - поправляет меня благодушно учитель, которому понравился мой диктант, - это не стихотворение, а басня, милый мой, а во-вторых, она называется "Зеркало и обезьяна".
- Ну все равно! - беспечно продолжаю я в веселом тоне.
- Ну хорошо, читай!
- "Мартышка, в зеркале увидя образ свой, тихохонько медведя толк ногой: "Смотри-ка, Мишенька"...
- Ну разбери, где подлежащее, где сказуемое, какое время?
И прочее... Все шло отлично. По арифметике - прекрасно.
- В двух закромах 56 четвертей ржи; в одном в 7 раз больше, чем в другом: сколько в каждом?
Я, даже не касаясь доски мелом, сразу сообразил:
- В одном семь, в другом - 49.
- Отлично! Ну теперь по-славянски.
Тут и пришел опять мой конец. Прочитал Евангелие, перевел. Опять разбор времен.
- "И глагола (сказал) Иисус" - какое время? А их же четыре!. Вот беда! Сказал наугад одно, но не попал, другое - тоже...
- Ты что же, не знаешь?
- Я не учил этого: не знал, что и это нужно учить, - упавшим голосом ответил я...
Теперь уж некуда бежать в новое училище-Один путь был: назад, домой, с провалом... Горе-то какое и мне, и матери!
- Жаль! - сказал кто-то из учителей, - а по другим предметам мы по пятерке поставили тебе.
Мать опять встает сзади, просит: нельзя ли классом ниже?
- Сколько тебе лет?
- Тринадцатый' - как подсудимый, говорю я.
- Устарел для первого класса.
Мать опять в слезах. Я стою у окна молча. Один из них (не тот ли Орлов? Он был секретарем правления училища) вдруг говорит матери:
- Ну хорошо, оставляйте его здесь. А мы обратимся с просьбой к архиерею принять его в виде исключения из правила, по другим предметам прошел прекрасно.
Мать поблагодарила. Я в восторге: попал-таки в школу. Мать простилась, заплатила первый взнос за право обучения - брали со светских учеников, а дети духовенства были свободны - заплатила и первый взнос за общежитие. И началось мое богословское образование, продолжавшееся пятнадцать лет.
Конечно, мне очень было легко учиться в первом классе - почти шесть лет подготовки, и я сразу пошел первым. А порядки в этом училище действительно были строже, чем во втором. Зато первые ученики нашего училища, попадая в семинарию, где в первом классе сталкивалось семь учеников из разных училищ епархии, никогда не теряли первенства своего и в семинарии... "Heт худа без добра".
Не буду дальше рассказывать про обучение в училище, семинарии, академии, это имеет специальный, а не общественный характер. В смысле знаний эти школы нам давали довольно много. О религиозном духе скажу после.
Как и везде, предметы нас не интересовали, мы просто отбывали их, как повинность, чтобы идти дальше. Классические языки не любили, да они оказались бесполезными. В семинарии часто учили "к опросу", по расчету времени, за чем следили особые любители из товарищей. Науки нас не обременяли, на экзаменах усиленно зубрили и сдавали. В академии же, куда поступали лишь первые, некоторые занимались уже самостоятельно любыми предметами, а многие слегка проходили ее (академию), напрягаясь лишь во время экзаменов. Учители жили в общем замкнуто от учеников.
Из своей школьной жизни я вспоминаю тут лишь три-четыре случая.
Когда кончился первый год духовной школы, и я возвратился на каникулы, мать моя пошла зачем-то к упомянутому фельдшеру Павлу Васильевич. А нужно сказать, что он тоже сначала вступил в нее, но, кажется, не одолел мудрости греческого и латинского языков и был уволен. Потом он поступил в фельдшерское училище, хорошо усвоил там науки и был, как я говорил, отличным и усердным лекарем на свой медицинский округ. Бывало, ходит он от шкафа к шкафу за решеткой по комнате с лекарственными банками и таково важно и успокаивающе все покашливает: пхр, пхр! Нам-де все это знакомо, и вот мы сейчас вам и поможем... И помогал. После земство за долголетнюю службу чествовало его и даже подарило ему дом. Все мы уважали его. И вот, встретив мою маму, он спрашивает ее: