Между тем, лишь только произошли первые аресты студентов, "университетская история" тотчас получала обильную пишу для дальнейшего развертывания. Первоначальные лозунги, требования, заявленные первой сходкой, отходили со всем на задний план; теперь на поверхность всплывала идея товарищеской солидарности. Все заслонялось требованием освобождения арестованных. Ежедневно собиралась новая сходка, ежедневно к университету являлись полицейские и казаки; приезжал на первых санках с лихой пристяжкой полицейместер Огарев, высоченный мужчина с огромнейшими усищами; как сейчас, вижу его могучую фигуру перед решеткой университетского двора, из-за решетки какой-то тщедушный студентик кричит ему в упор: "Дурак, дура…", — а он с невозмутимым спокойствием отвечает: "Тридцать лет слышу уже, что я дурак, выдумай что-нибудь поновее". Полицейские и даже солдаты с ружьями вводились в университет и стояли в темных уголках коридоров. Сходки и аресты продолжались. В городе только и разговора было что о студенческих волнениях. Рассказам не было конца, и ко многим из них была приложима известная пословица: si non e vero e ben trovato [Если это и неправда, то хорошо придумано (ит.)]. Рассказывали, например, как к собравшейся толпе студентов вышел раз тишайший, любезнейший и ехиднейший проф. Г.А. Иванов, замещавший временно ректора: "Чего вы желаете?" — спросил он студентов. "Немедленного введения конституции", — грянуло в ответ. — "Господа, все, что от меня зависит, будет сделано", — любезно сказал старичок и удалился под гром рукоплесканий. Студенты разошлись, а так как от проф. Иванова в таком деле равно ничего не зависело, то он с чистой совестью ничего и не сделал. Не знаю, произошла ли на самом деле такая сценка, но и студенты и Иванов в этом рассказе обрисованы были не без меткости.
Мало-помалу страсти успокаивались, и все входило в обычную колею. Однако после каждой такой истории оказывались жертвы, дорогой ценой расплачивавшиеся за все происшедшее. Большинство арестованных вскоре было освобождаемо. Но известный процент выкидывался за борт нормального общежития. Иных отправляли на поселение под надзор полиции по глухим городкам северного края; иные попадали и за Урал. Степень виновности при этом определялась в значительной мере на глаз, без точного расследования фактов, а бывало и так, что власти, решавшие судьбу участников беспорядков, руководились отзывами неделей о поведении того или другого студента, и педеля сводили при этом свои счеты, вследствие чего кара падала подчас на всего менее виновных.
Только к концу 80-х годов и затем еще в сильнейшей степени в 90-х годах студенческие движения принимают планомерно-организованный характер, появляются общестуденческие корпоративные объединения, как то: совет землячеств и т. п., общестуденческая сходка из хаотического веча перерабатывается в более упорядоченное собрание с элементами выборного представительства, появляется новый прием противоправительственных манифестаций: студенческая забастовка и т. д. В 80-х годах студенческих забастовок еще не бывало; даже в самый разгар студенческих волнений лекции с грехом пополам продолжались читаться; но бывали случаи демонстративных оскорблений университетских должностных лиц. Нанесение пощечины министру народного просвещения Сабурову в стенах университета произошло еще до моего прибытия в Москву. Во время моего студенчества студент Синявский, выполняя выпавшую по жребию на его долю задачу, во время традиционного студенческого концерта в Дворянском собрании ударил по щеке инспектора Брызгалова, оставив на его щеке несмываемый знак химической краски. Брызгалов занял боевое положение организатора шпионажа среди студенчества через педелей и близких ему студентов. Этим и была вызвана публичная над ним расправа, после которой он был убран и вскоре умер. Такие факты показывают, что и тогда под завесой хаотически-бестолковых студенческих сходок действовали более сплоченные организации. Но их деятельность не носила тогда сколько-нибудь общестуденческого характера, и масса студенческая не имела с ними связей.