Все это делало чрезвычайно тягостной работу в Думе. Сознание, что Дума висит на волоске; полное отсутствие определенности в направлении думских работ; впечатление тяжелого сумбура от постоянно меняющегося соотношения многочисленных фракций, на которые Дума была раздроблена; бесконечная тягучесть междуфракционных совещаний и крайняя неустойчивость их решений, — бывало, чуть ли не всю ночь договариваемся мы с "трудовиками", договоримся наконец до общего решения — глядь: наутро все уже пошло насмарку; тяжелая атмосфера междуфракционной грызни на общих собраниях Думы; неприличные скандалы черносотенцев — все это выматывало душу, доводя ее до изнурения.
Предшествующими замечаниями я, в сущности, уже очертил внутреннюю историю второй Думы, и теперь достаточно будет лишь вкратце напомнить главнейшие моменты внешнего хода ее мимолетного существования.
Вторая Дума открылась 20 февраля 1907 г. При чтении высочайшего указа об открытии Думы вся оппозиция — и к.д. в том числе — осталась сидеть. 2 марта, когда ожидалось прочтение правительственной декларации, перед самым заседанием обрушился потолок в зале заседаний. Совершись этот обвал на полчаса позже, когда депутаты уже заняли бы свои места, — и произошла бы катастрофа с немалым количеством человеческих жертв. Я пошел посмотреть на картину разрушения. Многие места депутатов были завалены грудою обломков, низвергнувшихся сверху. Я увидел Крушевана — знаменитого восхвалите ля еврейских погромов. Он стоял и смотрел на картину обвала. Низкого роста, крепкий и приземистый, с коричневым цветом лица и сверкающими белками больших глаз, он бормотал самодовольно: "Хорошо!" — и лицо его светилось удовлетворенностью. Чему он радовался?
6 марта Столыпин прочел свою декларацию. В противоположность Горемыкину, он заявил о целом ряде законопроектов, изготовленных правительством для внесения в Думу. Он приглашал Думу найти общий язык с правительством и пригрозил приостановкой судейской несменяемости в случае попустительства судов по отношению к политическим преступлениям. К.д., трудовики, н.-с. и с.-р. заранее уговорились встретить декларацию правительства молчанием во избежание острых столкновений. С.-д. к этому уговору не примкнули. Церетели выступил с критикой правительственных репрессий, и Столыпин ответил на это своей известной фразой: "Вы хотите сказать правительству "руки вверх", я отвечаю на это — "не запугаете"!"
Тотчас после этого из Москвы пришло зловещее известие. Выстрелом из-за угла был убит редактор "Русских ведомостей" Иоллос. Это было продолжением дела, начатого убийством Герценштейна. Черносотенный террор выступал на сцену. Еще до моего отъезда из Москвы в Думу Иоллос показывал мне полученные им угрозы с эмблемами "Союза русского народа" и изображением его будущей могилы. "Что же, — сказал он при этом, — может быть, и придется быть убитым". А у меня самого лежал в кармане адресованный на мое имя конверт, в котором была вложена четвертушка бумаги с изображением моей будущей могилы и подписью: "Вот что ждет тебя, если ты осмелишься принять выбор в Думу". Любопытно, что лишь только я был избран в Думу, я получил письменные предложения от нескольких обществ страхования жизни, которые так прямо и начинались: "Так как вы избраны в члены Думы, то вам необходимо застраховать вашу жизнь". В Думе многие члены к.д. фракции были засыпаны анонимными письменными угрозами кровавой расправой. Мы не придавали им значения. Но весть об убийстве Иоллоса показала, что дело обстоит серьезнее, чем мы думали. Я поехал в Москву на похороны Иоллоса. В моем кабинете меня ожидал конверт с угрозой, что меня убьют, если я осмелюсь явиться на похороны. А затем меня вызвал судебный следователь и показал мне отобранную у убийцы Иоллоса книжку, где рядом с адресом Иоллоса был написан карандашом мой адрес. На похороны я, конечно, пошел, и все обошлось благополучно.
Впоследствии выяснилось, что в Иоллоса стрелял рабочий Федотов по подговору члена "Союза русского народа" Казанцева, причем Казанцев свою принадлежность к черносотенной организации от Федотова скрыл, а прикинулся эсером и сказал Федотову, что на него возлагается поручение убить некоего человека, изменившего партии с.-р. Федотов был в отчаянии, узнав, кого он на самом деле убил.
От 7-го по 13 марта Дума была занята хаотически-тягучими прениями о способах обеспечения продовольственной помощи населению и очень яркими и страстными прениями об отмене военно-полевых судов. О продовольственном вопросе во что бы то ни стало желали высказаться чуть ли не все провинциальные депутаты. И каждый из них выносил на трибуну бесконечные рассказы о всевозможных местных неустройствах, касавшихся всяких дел, хотя бы они имели к обсуждаемому вопросу и очень отдаленное отношение. Чувствовалось, что каждый депутат просто спешит удовлетворить своих избирателей, огласив с думской трибуны ту или другую местную злобу дня. Этому провинциальному словесному потоку положил конец Родичев, гневно воскликнувший с трибуны: "О чем мы говорим, господа? Обо всем на свете!" Это подействовало, и Дума приняла предложение Родичева о передаче вопроса в специальную комиссию.