Судьба Думы была уже предрешена. У Столыпина имелся подписанный государем указ о роспуске Думы с пробелом для поставления даты. Но Думе было еще дано 1 1/2 месяца жизни. Было ясно, что в Думе и справа и слева имеется много легковоспламеняющихся элементов: стоило еще немного подождать, и эти элементы создадут своими вспышками обстановку, удобную для роспуска. После Пасхи 3 — 10 мая усилиями к.д. фракции чрез Думу был проведен "Наказ", направленный на упорядочение безбрежных прений, не имеющих актуального значения.
7 мая Столыпин сделал в Думе сообщение об открытии заговора на жизнь государя. Дума приняла соответствующую резолюцию, но ни "трудовики", ни все левое крыло при этом не пожелали присутствовать.
10 мая Столыпин счел нужным принять участие в прениях по аграрному вопросу и высказался против принудительного отчуждения как основания аграрной реформы. 15 мая правые потребовали, чтобы Дума приступила к рассмотрению внесенного ими еще в марте предложения об осуждении красного террора. Было ясно, что выдвигается новый подводный камень для Думы. С.-д. и с.-р. вместе с правыми настаивали на обсуждении, и легко было предвидеть, что произойдет сшибка правых с названными левыми фракциями, которая может создать удобные предлога для роспуска Думы. Поэтому к.д. и "трудовики" решили настоятъ на снятии с очереди этого вопроса. В к.д. фракции были голоса за то, чтобы при этом фракция высказалась против террора как системы политической борьбы, но это принято не было. 15 мая вопрос был спят с очереди. Однако через день он выдвинулся снова при рассмотрении вопроса об истязании арестантов в тюрьмах в Прибалтийском крае. И при этом развернулись во всем объеме те самые прения, которые думское большинство с такими усилиями устранило 15 мая. Прения шли в высшей степени возбужденно и немедленно свелись на общую оценку красного и белого террора. Все фракции изготовили проекты резолюции. В резолюциях октябристов, к.д. и польского коло были включены фразы с определенным осуждением террористических актов. Всего было поставлено на голосование восемь формул, и ни одна не собрала большинства голосов. Оставалось только констатировать, что Дума оказалась не в состоянии вынести решение по этому вопросу. Уже это было плохо. Но и на этом не остановились. После перерыва — вопреки всем правилам — были возобновлены прения по уже проголосованному вопросу. Центр и правое крыло отказались участвовать в этом нарушении парламентских порядков, и одними левыми принята формула, осуждающая лишь незакономерные действия властей, без всякого упоминания о подпольном терроре.
Все это было на руку сторонникам роспуска Думы. Никто уже не сомневался в том, что Дума доживает последние дни.
Фракция к.д. все же решила сделать новые усилия к тому, чтобы отвлечь Думу от острых инцидентов на путь законодательной деятельности. В 20-х числах мая Дума рассмотрела и отклонила несколько законов репрессивного характера, проведенных по 87 ст. в междудумье. Затем в списке ближайших дел стояли вопросу об отмене смертной казни и об амнистии. Было известно, что крайние правые и крайние левые решили воспользоваться этими вопросами для новых агитационных демонстраций, и в то же время нельзя было сомневаться в том, что проведение этих вопросов через Думу при данной ситуации не даст никаких практических результатов.
Тогда к.д. фракция выступила с предложением снять эти вопросы с очереди и заменить их рассмотрением делового вопроса о реформе местного суда. 24 и 28 мая рассматривалось это предложение к.д. фракции. Оно было встречено негодующими протестами и с крайнего правого и с крайнего левого крыла. И так как лидеры "трудовиков" выступали в этом случае рука об руку с левым крылом, то все как будто указывало на то, что предложение к.д. будет отвергнуто. Но произошло нечто неожиданное. При голосовании вся масса крестьянских депутатов, входивших в "трудовую" группу, дружно примкнула к к.д., покинув своих фракционных лидеров.
Итак, Дума приступила к вопросу о местном суде. Но судьба Думы была уже решена. 1 июня Столыпин предъявил Думе от имени правительства требование удалить из состава Думы 55 членов с.-д. фракции (т. е. всю эту фракцию целиком), привлекаемых к судебной ответственности за организацию преступного заговора и сношения с этой целью с военными частями, и дать согласие на немедленное заключение под стражу 16 лиц из их числа. Столыпин требовал, чтобы Дума тотчас же выполнила все эти требования правительства. Все были ошеломлены. Потребовали перерыва для совещаний по фракциям. Правые, разумеется, высказались за немедленное удовлетворение требований правительства. Левые — за немедленное и полное их отклонение. К.д., беспартийная группа, мусульманская группа и польское коло высказались за предварительное ознакомление со всеми подробностями дела в особой комиссии. В возобновившемся общем заседании Думы до позднего вечера шли горячие прения. В конце концов большинство сложилось за комиссию, причем опять-таки крестьяне-"трудовики" откололись от своих лидеров, примкнувших к левому крылу. На мою долю выпала тяжелая повинность председательствовать в этой комиссии, в которой участвовали, между прочим, такие превосходные юристы, как Маклаков, Тесленко и Кузьмин-Караваев. Мы заседали весь день 2 июня до поздней ночи. Дума одновременно рассматривала в общем собрании законопроект о местном суде, и левые фракции то и дело предлагали прервать эти прения и, ввиду несомненного в ближайшие же дни роспуска Думы, принять ряд постановлений с характером противоправительственных демонстраций, отвергнуть en bloc бюджет и все законы по 87 ст. Однако все эти предложения отклонялись. Дума ожидала доклада комиссии, которой был поставлен срок для завершения ее работы: в 7 часов вечера она должна была представить Думе свой доклад. Это оказалось совершенно невозможным. Прокурор судебной палаты Камышанский представил нам такое сложное следственное производство и, главное, в этом производстве оказалось столько неясных и спорных моментов, что мы по совести не могли вынести своего заключения без продолжительного рассмотрения представленных нам документов. В 7 часов вечера пришлось доложить Думе, что работа комиссии может быть закончена не ранее как к следующему дню, т. е. к 3 июня. И мы продолжали затем нашу работу до поздней ночи. Чем более мы знакомились с документами, предъявленными прокурором, тем яснее становилось, что никакого военного заговора думская с.-д. фракция не организовывала. Так, в Думе Столыпиным было заявлено, что при обыске у с.-д. Озола — члена Думы — найден пакет, адресованный в "военную организацию", а когда Камышанский нам этот пакет предъявил, оказалось, что на пакете было написано просто: "в в.о.", а из бумаг, находившихся в пакете, явствовало, что это "в.о." означает вовсе не "военную организацию", а "виленское отделение с.-д. партии". Вместо обещанных нам политических резолюций, принятых воинскими частями с участием членов Думы c.-д., нам был предъявлен листок почтовой бумаги с написанными на нем тремя тезисами, без заголовка, без подписей, без всяких указаний, кем, когда и для чего эти тезисы были написаны. Мы разошлись в час ночи с 2 на 3 июня с тем, чтобы на следующий день в 12 часов возобновить и закончить работу.