А.Л. Шанявский глубоко впитал в себя эти идеи и на всю жизнь остался их непоколебимым знаменосцем. В этом смысле он должен быть признан типичным "шестидесятником". Но одно теоретическое признание этих истин его не удовлетворяло, содействовать проведению их на практике, послужить такому делу, которое в одно и то же время было бы связано и с идеей распространения научного просвещения, и с идеей общественной самодеятельности — вот что стало заветною мечтою его жизни.
При окончашш Шанявским высшей военной школы профессора возлагали на него надежды как на будущего научного деятеля и предлагали ему остаться при академии для подготовки к профессорскому званию. Первоначально он сам склонялся к принятию такого именно жизненного плана. Но врачи признали петербургский климат губительным для его слабого здоровья и настойчиво советовали ему направиться куда-нибудь подальше от столичных центров. Уступая этим настояниям, он и взял продолжительную служебную командировку в Восточную Сибирь.
Когда человек глубоко захвачен идеей, которая светит ему как маяк на жизненном пути, тогда на руководящую нить такой идеи легко нанизываются многие впечатления от мимо идущей жизненной действительности. Так было и с Шанявским. Сибирские впечатления еще более укрепили его в его заветных мыслях. Там, в Сибири, ему приходилось в связи с служебными обязанностями совершать продолжительные одинокие поездки верхом и во время этих поездок заночевывать под открытым небом, среди леса, наедине с своим конем. Тут-то, в ночной тишине, лицом к лицу с могучей действенной природой, почти не тронутой рукою человека, Шанявский, — как сам он рассказывал впоследствии, — погружался в свои думы. Сильное впечатление производило на него зрелище этого богатства природных даров, раскинутого кругом и остающегося мертвым капиталом, не обращаемого планомерно и целесообразно на удовлетворение потребностей человека. И пред ним неотступно вставал вопрос: что нужно сделать для того, чтобы человек стал в этих суровых краях не рабом, а господином окружающей его природы. Шанявский решал для себя этот вопрос как истинный шестидесятник: надо распространить в населении просвещение, разбросать повсюду семена знания, разбудить дремотствующую мысль. Тут же, в Сибири, Шанявскому пришлось испытать и еще одно впечатление, прямо подтверждающее и другую заветную его идею — о том, что дело распространения просвещения может вестись плодотворно лишь на почве общественной самодеятельности.
Среди забайкальских бурят возникло тогда движение в пользу основания местного учебного заведения для бурятского юношества. Собран был по общественной подписке и нужный для того капитал. Оставалось только получить из центра разрешение на открытие задуманной школы. И вот Министерство народного просвещения, во главе которого тогда уже стоял Дмитрий Толстой, заявило, что разрешение будет дано лишь в том случае, если буряты согласятся завести у себя классическую гимназию с двумя древними языками. Это отнюдь не входило в планы инициаторов и жертвователей из среды бурятского населения. Они мечтали о школе с такой программой преподавания, которая отвечала бы непосредственно практическим местным потребностям. В таком духе и был составлен первоначальный проект школы, в разработке которой, по-видимому, принимал участие и сам Шанявский. Но чиновники на берегах Невы допускали приобщение забайкальских бурят к просвещению не иначе как в форме погружения бурятских юношей в пучину немецких комментариев к творениям Цицерона и Вергилия. Буряты заявили, что на такое дело они не дадут ни копейки. Министерство тоже осталось при своем, и полезное начинание было погублено в самом зародыше.
Этот характерный эпизод произвел на Шанявского сильное впечатление. Мысль о том, что дело народного просвещения для плодотворного своего развития должно быть вверено не бюрократии, а органам общественного самоуправления, предстала теперь перед ним с полною ясностью. План создания вольного университета уже в то время созрел в его голове, и он покидал Сибирь с горячим желанием приложить свою энергию к осуществлению этого плана.
Вскоре по возвращении в Петербург Шанявский женился на Лидии Алексеевне Родственной, одной из пионерок женского движения в России. Это был брак в одно время и по любви, и по идее. Одни и те же заветные мечты манили их обоих, и, соединив свою судьбу, они принялись рука об руку работать над приближением этих благородных мечтаний к практическому выполнению. Об учреждении вольного университета в то время нельзя еще было и помышлять. Ото был идеал неопределенного будущего. Но в ожидании наступления лучших времен супруги Шанявские решали делать все для них возможное для поддержаніи всякого рода общественных образовательных начинаний. Лидия Алексеевна унаследовала от родителей золотые прииски в Сибири. Шанявский взял на себя ведение всех дел по этим предприятиям и, поселившись с женою в Москве, часто ездил в Сибирь. Жили Шанявские очень скромно, обращая большую часть своих доходов на дела благотворительности, а главное, на поддержку общественнообразовательных учреждений. Занимаясь текущими делами, Шанявский не отступался от главной мечты своей жизни — о создании вольного университета. Он только терпеливо и неослабно выжидал наступления в условиях русской жизни благоприятного момента для осуществления этой своей мечты в наиболее чистой ее форме.