У Сергея Николаевича на границе в Шереметьево все же возникли некоторые трудности. Последнее, что я слышал — он шел за мною — «Я очень давно не был дома…» Голос был заискивающий.
Звонили, не успел я приехать, противоборствующие силы: Лыгарев и Баженов. Надо иметь в виду, что еще пока ехали с аэродрома, подкормил меня дезой Федя. Баженов катит на Лыгарева и хочет свою собственную, преданную только ему, охрану. Я ему прямо сказал, что поборов с ребят-охранников не допущу. Ах, как хочется. С другой стороны, как я узнал, у него в гараже вовсю во время пьянок говорят, что вернется, дескать, Оля, и они возьмут на себя гостиницу и магазин, и начнется у них тогда жизнь. А, дескать, Лыгорева и Св. Михайловна — должны уйти. Все у этих друзей уже распланировано. И боюсь, живя только этим, они планируют лучше меня.
В общем, перед сном сотруднички меня подзарядили. Спал плохо, два раза принимал снотворное.
«Труд» напечатал весь материал, но, как всегда, демократическая правка.
Завтра В.С. уезжает в Матвеевское, укладывал ей чемодан, собирал вещи.
6 ноября, понедельник, 7 ноября, вторник. В Обнинске. Долго гулял по лесу с собакой. Долго правил дневники. Тишина. Моя соседка Валя видимо, как и в прошлом году, сдала квартиру и теперь живет на даче. Еще две недели назад она жаловалась на холод. У нее в доме нет печки, перегородок, одна большая комната. Чудная, замечательная жизнь без телевидения. Тем не менее видел несколько демонстраций по поводу праздника Октября.
Потрясла фраза по ТВ «Главное событие недели это выборы президента в Америке…»
8 ноября, среда. Это особая беда бюджетных учреждений, инертность любых сотрудников. Перед отъездом я отдал приказ об увеличении зарплаты всего коллектива. Тем не менее, наша расчетчица Лена это приказ наполовину игнорировала, но ведь я недаром в приказе о повышении зарплаты ввел графу: «за интенсификацию труда». Я окончательно бросил советские штучки, связанные с выговорами. Они не действуют. Они хороши, чтобы копились в личном деле, и чтобы на их основании можно было с человеком расторгнуть контракт. Действенны только деньги. Нашу Леночку я лишил за месяц этой «интенсификации». Вместе с ней на 1000 рублей пострадала и И.Н.Зиновьева — и.о. главбуха. В этот же день мне пришлось и вторично воспользоваться своим правом. Служебное расследование по покупке по завышенным расценкам простыней закончилось: «интенсификация», около 1000 рублей с С.А., нашего главного инженера, которая отчего-то внедрилась в это снабжение — я вспомнил еще и покупку по завышенной расценке облицовочной плитки летом, — и столько же сняли эти шалости нашему снабженцу Саше Тримасову, который от снабжения устранился.
9 ноября, четверг. Когда я еще только приехал, у меня на столе оказалось письмо С.В.Михалкова. Состоялось заседание комиссии, выбранной Исполкомом, которая должна созвать съезд. Уже определена и дата — 23 ноября. К 15 ноября необходимо представить учредительные документы. Но 9-го состоялась и сама комиссия, в которой я состою членом. Видимо, мое участие долго обсуждалось. В длинном столбике имен, мое стоит последним.
Перед самой комиссией Тимур мне внезапно позвонил на работу. Большое искушение было через помощника Сережу Гончаренко ответить, дескать, у ректора Литинститута нет возможности переговорить с председателем Международного Сообщества Писательских Союзов. По своей восточной глупой привычке Тимур опять звонил через секретаря, что меня уже накрутило, когда я брал трубку. Я узнал голос той самой секретарши, которая десять дней назад гордо сказала мне что «Тимур Исхакович не хочет говорить с ректором Литинститута». Мы-то люди не гордые, мы связи из-за испорченных собственных нервов не рвем. Тем не менее, в разговоре я аккуратно напомнил об инциденте. «Ну, понимаешь, у меня тоже бывают стратегические моменты…». Я отчетливо представил себе пулатовский кабинет после заседания исполкома, почтительные и возбужденные присные, верные до подобострастия националы, которые на исполкоме в ответ на критику в адрес председателя, требовали представить его к ордену. Пулатов отчасти понимает сложность своего положения. Он еще надеется на клики вертухаев с окраин. Свой! Придут русские и всех нас задавят. Никого еще русские не давили. Но где наши дома творчества, которые принадлежали всем сообща? Они стали чьей-то национальной собственностью в ихнем раскосом далеке. Пулатов еще надеется на худший вариант демократии, на громкие выкрики общего несогласия, на так называемую власть большинства, которая в этих специфических условиях представляется мне властью клаки. От меня он хочет хотя бы лояльности и некоторых сведений с заседания. Позже, когда я выполнил его просьбу и после комиссии позвонил с неутешительными для него новостями, я тут же подумал, а зачем, собственно, ему соглядатай. Был верный Жуков. Я не только ценю Анатолия Жукова как замечательного писателя и человека, многое сделавшего конкретно для меня. Именно он напечатал в Н.М. «Имитатора», и именно М.О.Чудакова была внутренним рецензентом моей рукописи. Я об это не устаю помнить. Но Толю Жукова я оценил и сейчас, когда он остался верен своему принципалу. А ведь понимает, что в словах Ниязи на исполкоме было много правды, с собственностью и с финансами все не очень гладко.
Рассказывали на комиссии о том, что Пулатов ведет отчаянную торговлю. Он уже «хочет сохранить лицо». «И свое богатство», — ехидно заметил Ниязи, главный еще недавно клеврет и помощник Тимура. А я-то думал, что в русском окружении своего азиаты не предают. Теперь Тимур хочет какого-то доброго в конце слова, какой-то грамоты. В одном он его заслуживает, он хоть как-то сохранил организацию, а мог бы и не сохранить. Ну, падок на женщин, лесть и деньгу, но я не налоговая полиция, чтобы все знать и определить. Сама организация слабо работала, что-то делалось, хотя бы сохранялась видимость общего союзного пространства. На все остальное, даже на пересол Тимура с финансами и любовью к себе мы закрывали глаза.
Сама комиссия состоялась на Поварской в доме «Совписа», в кабинете Арсения Ларионова. Чувствуется, что наряду с Михалковым, он здесь главный закоперщик. Объективно на все это нужно было определенное мужество. Рассказали о странном письме Пулатова на исполком, которое не является формальным письмом об отставке. Здесь же было рассказано и с документами в руках показано, что тот договор с «Эфесом», по которому управление домом Ростовых переходило к этим чужим людям, тот договор, о котором говорилось, зондируя мнения, что его выгодно было подписать на момент исполкома, был уже подписан. Вот это чудовищно, это не ложь даже, а это большой театр лжи. Как распинались на Исполкоме, а перед этим президиуме Исполкома заинтересованные лица! Нет, от меня здесь нельзя потребовать просто верности, в этом случае и Тимур мне уже не товарищ. Здесь уже не шалости и не мелкое мздоимство, за всем этим просматривается огромное воровство. Точка зрения комиссии: не наше дело ворошить и искать финансовую правду, председатель не устраивает нас по морально-этическим соображениям.