Сегодня вечером еду на радио, на прямой эфир к Алле Слонимировой.
29 ноября, среда. Утром с половины шестого читал «Новый мир». Здесь была одна «нагрузка» — рассказ Ильи Кочергина, за которого ратует Александр Евсеевич, и два материала «по интересам» — «Стариковские записки» С.П. Залыгина и дневники Игоря Дедкова. Название «Холодные руки циклопа», я полагаю, придумали покойному в редакции. И то и другое на меня производит впечатление. Стоицизм Залыгина, ведущего свой репортаж до самой смерти. Теперь ему надо поймать тайну старения, смерти и последних минут. Мне в связи с этим вспомнился его рассказ о поездке в Китай в составе делегации. Каждое утро он писал статью о своих впечатлениях. В этой придельной дисциплине ума и почти полном отсутствии рефлексии мне видится что-то даже неестественное. Впечатления сразу — в распыл. В дневниках Игоря Дедкова удивительным образом еще и присутствует картина дня рождения Залыгина, на котором Белов, Распутин и Крупин. Удивительная случайность, делающая многое выпуклым. Рассуждения Игоря мне не всегда близки, но подлинны, и вызывают настоящее волнение. Как ни странно, в памяти остается другое, о чем он пишет скупо и как бы отрешенно. Это пустая, без продуктов Кострома, описание его жизни в коммуналке, его тетки, которая идет с сидением для унитаза вдоль домов. То, что могло быть «художественным». Судя по записям, Игорь каким-то образом, возможно, самым прямым и естественным был из дворянского сословия. Отсюда и взгляд на государство, которое много у него отобрало, и мой взгляд, который считает, что это государство дало ему все. Игорь, как и я, много пишет о телевидении, полагая его выразителем власти, выразителем тенденции. Рассказ Кочергина очень прост, запоминается, близок мне и чист, но делать какие-либо выводы еще рано. Ну, умеет, ну ясно пишет, но это еще не будущее. Кажется, этот Кочергин чей-то высокопоставленный сын или внук. Из бывших, естественно.
Вчера состоялся итоговое заседание Исполкома у книголюбов. Я вижу, как постепенно, не умея переориентироваться, Общество дряхлеет. В своем выступлении я указал на новые условия работы и новые условия жизни. Нам надо становиться более социально отзывчивыми. Времени и самодовольству высших классов надо противостоять свою пролетарскую и полуинтеллигентскую солидарность. Мне кажется, что общество присосалось к программам Москвы и тихо похрапывает. К сожалению, собирается уходить Игорь Котомкин, который все понимает. Наше дело — показывать уникальность опыта общения с книгой в отличии от других форм общения с культурой и с Интернетом.
В Думе как-то кисло проходит закон о государственной неприкосновенности бывшего президента. Хорошо, давайте, в память о том, что оно нами управляло, сохраним это честолюбивое бревно, но почему мы должны охранять еще дочь и внуков? Лучше сразу дать им всем звание великих князей, а мы все так и останемся крепостными.
Вечером читал газеты Саши Проханова «Завтра» и «День литературы». Очень самодовольный Володя Бондаренко ведет диалог с Юрой Поляковым. Оба чрезвычайно любят себя и занимаются скрытой рекламой своих сочинений. Это понятно. Тут же обзор прессы Николая Переяслова с упоминанием меня несколько раз. («Дневник» С.Есина, хотя и перегружен деталями личного, а в особенности медицинского характера, но в целом весьма интересен».) Ни мысли ни стиля, но зато у Николая какое преклонение перед начальством. «Самыми современными из всех материалов воспринимаются путевые очерки Александра Сегеня и Николая Коняева о поездке группы писателей на остров Валаам, в которых день сегодняшний наглядно пересекается со вчерашним». Это в одну сторону. Теперь в другую. «Понятна для нас важна….и позиция государыни императрицы Екатерины в отношении литературных журналов, поведанная в новых главах из романа Валерия Ганичева «Державница» (прямо хоть отксеривай их да рассылай представителям нынешней власти — от президента до наших думцев и губернаторов, чтоб поучились державному взгляду на журналистику). Ни больше, ни меньше.
30 ноября, четверг. Состоялся Ученый совет. Для меня главное на нем — это согласие коллег написать ходатайство в министерство о продлении моих полномочий, как ректора, до 70 лет. Это, конечно, не означает, что меня изберут на третий срок. По закону ректор обязан прекращать свои полномочия в 65, но Министерством при наличии письма Ученого совета срок может быть продлен до 70-ти. Во время этого заседания услышал много для меня лестного, но поражался тому стоицизму, с которым я все это вынес. Понимал, что коллеги говорят лишь правду, что выговориться таким образом им было необходимо и это тоже естественная для русских форма внутренней благодарности. Так благодарят за помощь соседа и всегда ждут предлога. Стеснительные мы люди. Тем не менее, я при этом страдал. Я с детства привык, что лесть это плохо, и хотя какая это лесть, был напряжен и зажат. Вспоминали в том числе и разные курьезы моих выборов, статью в «Известиях» и пр. Интересная подробность, когда вышел «Альтист Данилов» Вл. Орлова, то «Литгазета» по распоряжению Чаковского долго искала автора, который смог бы роман отругать. Никто не хотел, тогда вызвался и первым написал отрицательную рецензию Вл. Иван. Новиков. Ему, Орлову, не хватило там соцреализма. Ай да модернист.
Интереснее были для меня два отчета преподавателей нашей кафедры — М.П.Лобанова и А.В.Тиматкова. Здесь получился интересный и глубокий разговор. Леша все в области теории, Михаил Петрович по практике. У М.П. Паша Гасин написал повесть: мальчик нанимает киллера, чтобы освободиться от своей бабушки.
Вечером был на презентации огромного Биографического словаря «Русские писатели 20 века». Здесь 591 имя. Немножко комплексную, как сюда затесался я. Редактировал это огромное предприятие Петр Алексеевич Николаев, он же в самом начале вечера выступил с большой и блестящей речью. Здесь об общем течении литературы и таланте умения не смешивать личность и быт писателя с его литературой. Повторить это невозможно, но будет обидно, если эта речь окажется незаписанной. Писателям-персонажам давали по тому. Первым делом прочел статью о себе И.Г.Минераловой. В статье есть описки, но сделано это с огромным тактом, знаниями и уважением к писателю. Дело не в общем комплиментарном тоне статьи, а в уровне осмысления. Ирина Георгиевна заметила и проанализировала то, о чем я и не помышлял. В своем небольшом слове, — меня как бы подняли почти насильно, — я говорил о смелости и дерзости авторского коллектива, замахнувшегося на подобный труд. Что-то было и еще. Несколько раз мне хлопали.
1 декабря, пятница. Занимался письмом министру о продлении срока моих полномочий — мне 65 лет. Продлить могут только по просьбе Ученого совета и по решению Министерства. Вроде бы не продлить не могут, я бы не сказал, что очень мне хочется, но надо доделать задуманное. Реконструкция, музеи Платонова и Мандельштама. Это последнее место моей работы. В Университете в одной из аудиторий видел бронзовую мемориальную доску одному из академиков. Доска холодная, жизни одна не стоит, но все же… Тем не менее врагов у меня много, место для неофитов лакомое, все может и развернуться и по другому сценарию. Буду продавать дачу, гараж, проживу.
Сегодня женятся Денис Савельев и Света Кузнецова. Я очень хотел попасть к ним в ЗАГС, но случился юбилей у В.И.Кузищина, и я поехал сначала в МГУ. Максим Амелин, который обещал написать мне для Кузищина оду, подвел, я отговорился какими-то общими словами, хотя Амелин был его учеником. Атмосфера кафедры, да и Университета произвела на меня огромное впечатление. Лица экстравертов, в отличие от наших студентов лишь в себя. Хорошие речи, атмосфера сердечности, но какая мельница — чествование еще не закончилось, а аудиторию надо было освобождать, начинался диссертационный совет.
Обидно было возвращаться почти от дома в институт, а потом в общежитие. Свадьба у Дениса была в общежитии, в комнате Светланы. Его мать, бабушка Светланы, которой я писал, жалуясь на внучку на первом курсе, трое ребят, товарищей Светланы и Дениса. Светло, чисто, комната оклеена классическими репродукциями живописи из старого «Огонька». «Непышность» напоминала нашу с Валей женитьбу. У Дениса почти не было спиртного, простая еда на столе, был морс, который сделали из клюквы, которую привезла мать. Я привез им три бутылки шампанского и коробку конфет. Накануне успел оказать ребятам материальную помощь — 3000 рублей. Вот ради этого я и собираю копейки.