В 16 часов небольшая вечеринка по случаю 50-летия Дмитрия Николаевича Лаптева. Сижу, говорю речи. Пью чай на полном автомате. Наконец разряжаюсь и сочиняю телеграмму мэру.
«По поступившим в институт сведениям, сегодня ночью планируется снос строений, принадлежащих Некрасовской библиотеке по адресу: Сытинский пер., Большая Бронная, непосредственно примыкающих к зданиям Литературного ин-та. Работы ведутся по личному распоряжению мэра без постановления Правительства Москвы и согласований с ГлавАПу. Напоминаю, что строения Литинститута являются памятником русской архитектуры, культуры и истории. Ректорат ин-та и Ученый совет беспокоят возможные повреждения зданий ин-та в результате этих спешных работ. Хотелось бы выразить свое недоумение тем, что администрация ин-та была поставлена в известность об этих авральных работах лишь накануне.
Сергей Есин, ректор Литинститута, секретарь Союза писателей России, президент Международного союза книголюбов».
4 июля, суббота.
Это день, когда разваливают соседний дом. На нашем здании трещины.
5 июля, воскресенье.
Разбили строение, примыкающее к флигелю, где раньше размещался журнал «Знамя». В стенах появились проемы, которые надо будет заглаживать. Кто этим станет заниматься?
6 июля, понедельник.
«Префекту Центрального Административного Округа Музыкантскому В. И., копия — супрефектуры Пресненского Территориального Управления Бочарову А. Г.
Копия — главному специалисту Пресненского Территориального Управления Лебедеву Е. М.
Глубокоуважаемый Владимир Ильич!
Как вы знаете, за субботу и воскресенье были снесены флигели Некрасовской библиотеки, прилегающей к Литинституту. Нам стало известно, что все это происходило без согласований с ГлавАПу и Теплосетью. Об этом в субботу нами дана телеграмма мэру. Напоминаю, что все здания Литинститута являются не только архитектурными памятниками, но и редчайшими памятниками русской культуры: в этих зданиях жили Платонов и Мандельштам, Дос Пассос, Фадеев. Здесь же находились учреждения Союза писателей и бывали, читали свои стихи и доклады сотни знаменитейших людей, от Блока и Есенина до Евтушенко и Ахмадулиной. В настоящее время в результате ночной авральной работы у нас повреждена крыша на флигеле в стиле модерн и разрушена стена, обнажившая проемы в помещении. Я чрезвычайно боюсь следующего шага строителей, в результате чего может «не выстоять» флигель библиотеки и читального зала. Я также ставлю вас в известность, что, не имея никаких задолженностей перед Мосэнерго и Теплосетями, мы можем прервать учебный процесс в результате того, что осенью из-за засыпанных колодцев и бойлерной в здании может не оказаться тепла. Обращаюсь к вам как к ценителю культуры и человеку, доброжелательно относящемуся к Институту. Я всегда полагал, что лучше все сделать вовремя, в том числе и заделать проемы в зданиях, чем потом махать крыльями. Естественно, и с уважением к вам, и с надеждой на вас, ибо главного специалиста Лебедева мы на стройке не застали.
Сергей Есин, ректор Литинститута, секретарь Союза писателей России, ваш знакомый».
Звонил из Нью-Йорка Ефим Лямпорт. Я всегда нервничаю, когда он пространно говорит — это ведь за его счет. Дела у него подвигаются. Его успехи — это еще и мои счеты с московской демократически-литературной тусовкой.
7 июля, вторник.
Леша неудачно сдавал экзамен на водительские права. Когда он сдаст экзамен, решатся многие вопросы: например, он смог бы отвозить на дачу В.С. в мое отсутствие или привозить ее с дачи.
Читаю книги на конкурс Пенне.
8 июля, среда.
Весь день кручусь с этими внезапно образовавшимися дырами в боковой стене флигеля. В один ряд бывшие окна не заложишь — стена будет промерзать. На городские власти надежд нет. Надо латать крышу.
Поздно вечером уезжаю на дачу.
«Глубокоуважаемая Наталья Леонидовна! Письму сразу пытаюсь придать свой стиль, поэтому начинаю с почти цитаты из «Онегина» —
Не отпирайтесь… Посылаю имена кандидатов для «прогулки» по Заполярью. Со всеми отчасти оговорено:
Татьяна Бек, поэт, литературовед, автор книги об «Акмеистах», доцент Литинститута.
Владимир Орлов, знаменитый романист («Альтист Данилов», «Аптекарь», «Шеврикука» и пр.), доцент Литинститута.
Владимир Костров, невероятно знаменитый поэт, лауреат различных премий, председатель Пушкинского комитета, доцент Литинститута, с последним я не созвонился, но человек он на подъем легкий.
Игорь Волгин, поэт, литературовед, с немыслимо интересными докладами о Достоевском и семье Николая II, председатель Фонда Ф. М. Достоевского, профессор Литинститута.
Пожалуйста, выбирайте. Как Вы и предлагали — хорошо бы сюда добавить и ленинградца Кушнера, тогда все получится не только знаково это ссылка на разговор в министерстве и одновременно подначка: свой? но и мифологический».
Самое сложное, обращение в начале и концовка письма. Здесь начало и завершение ситуации, у меня всегда надежда на понимание адресата.
«С восхищением (здесь опять словечко не простое, ибо оно из «Мастера и Маргариты», министр может принять его и как непочтение, если не поймет игры, или как некоторую вольность, расцвечивающую официальный стиль), Сергей Есин, ректор, хозяйственник.
P.S. У нас по соседству рушат флигель Некрасовской библиотеки, это усадьба Салтыковых, наши стены тоже трещат, садится фундамент, пощелкивают трещины. Что станется со зданием к зиме, ведает один Лужков.
С. Есин, ректор».
9 июля, четверг.
Наконец-то выполняю свое обещание: посылаю факс Н.Л. Дементьевой со списочком «персонажей» для поездки. Поездка, конечно, не осуществится, но обещания надо выполнять. Институт пустой — все ушли в отпуск. Остались лишь я и хозяйственники. Веду отчаянную борьбу с подрядчиками за приемлемую цену.
12 июля, воскресенье.
Для «Труда»:
«Жуткое и безнравственное впечатление производят репортажи из Бюро судебно-медицинской экспертизы в Екатеринбурге. Значения никакого не имеет, заслужил ли Николай II свое народное прозвище Кровавый или не заслужил, с него ли начинались все беды России нового периода или не с него, приедет ли на символические похороны Б.Ельцин, автор разгрома дома Ипатьева, или не приедет, признает ли Синод за этими костями право быть костями царскими или лишь костями обычных сограждан. Но это останки людей, как и тысячи других, погибших во всенародной катастрофе. Никакие человеческие останки не заслуживают придания им декоративного характера, не заслуживают, чтобы под улюлюканье сомнений, под возню в правительственных комиссиях, под разговоры о расходах, будто речь идет о похоронах бомжей, под телевизионные гонорары за эксклюзивные съемки мытарить эти уже многострадальные кости с одного конца страны на другой. Неприлично это, господа. В Петербурге ли, городе возможного прапрапрапрадеда, в Екатеринбурге ли, городе возможной прапрапрапрабабки должны были найти успокоение эти останки. И уж если судьба так распорядилась, так ли это важно, чьи они? Не являлась ли персонифицированная царская власть частью народа? Да, они, эти останки, станут святыми, если к подножью их могил мы принесем свое искреннее покаяние — тому, что неправедного было совершено в давнее время, что неправедное было совершено сейчас, потому что наше время тоже не безгрешно, тоже кроваво».