Завтра едем на Великую Стену. Здесь бы дать описание гостиничного номера на третьем этаже гостиницы «Пекин», но будем краткими: современная роскошь.
18 сентября, пятница.
Я недаром никогда не подстегивал события и поддавался их течению, не пытался что-то схватить, не принадлежавшее мне, и легко относился к тому, что от меня уходило. Еще найдется. Я помню, как тогда, тридцать лет назад, кто-то из посольских, с симпатией относившихся ко мне, сказал за столом, кивая в мою сторону: «Свозить бы молодого человека на Великую Стену и к Минским могилам». Минские могилы — это могилы императоров эпохи Мин. Я тихохонько спросил: «А это далеко?» И мне ответили: «К Стене — километров семьдесят, а могилы еще ближе». Меня никуда не свозили, а свозили в ресторан, единственный, кажется, в годы культурной революции, открытый для дипломатов. Мы там с какими-то француженками лихо сплясали модную тогда коллективистскую летку-енку. Я еще очень гордился спортивными ботинками и почти воинскими спортивными штанами. На следующий день, переспав в посольстве, я улетел во Вьетнам.
Вот и Великая китайская стена. Описывать ее, как описывал картины природы и архитектурные достопримечательности Гончаров во «Фрегате «Паллада», в век телевидения, фотографии и массовых иллюстрированных изданий не имеет смысла — все это запечатлено тысячу раз и в том числе на сетчатке глаза почти любого телезрителя. Запомнилось напряжение, с которым я поднимался по ступеням к верхней башне, густая толпа китайцев и иностранцев, с которыми довелось совершать это путешествие, и мучительное чувство останавливающегося сердца и принудительного, а не органического дыхания. Здесь дети, молодожены, смеющиеся парочки, старухи в шелковых костюмах, поддерживаемые под локоток стариками. В этой толпе мне легко дышится. Я ощущаю здесь, конечно смешно сказано, беззаботный воздух социализма и равенства. Как у нас в лучшее время. Как мне жаль людей будущего, не живших в той атмосфере уверенности в своих правах и уверенности в своей жизни.
Спускаясь, я все время вижу загорелый плотный затылок Рената и его седую голову. Ни в чем он, конечно, не виноват, но я виню всех, кто привел Ельцина к власти. По рассказам Рената, Верховный Совет голосовал его в качестве ельцинского заместителя, но не хватило голосов. Это уже потом он оказался и в Лефортово, и в оппозиции. Чего-то не додал. Вот опять Ренат, патриот-демократ, рассуждает о том, что русский язык сознательно насаждали, чтобы он вытеснял татарский, а потом говорит, что сам он из крестьянской семьи. Защищался он в МГУ у Метченко с диссертацией по общей теме дружбы народов, а мы знаем, какого рода диссертации были на эту тему.
Вечером в Союзе писателей Китая был обычный разговор о писателях, о новых именах, потом банкет. Мне очень нравится наш Лю, с которым мы работаем. Прекрасно знает русский язык и русские реалии. Тот роскошный «русский» фарфоровый чайник, который я вез в подарок начальству, я решил подарить ему. Китайцы, с которыми мы общаемся, знают русскую классическую литературу в мелких подробностях и очень неплохо нашу советскую и современную. Первую половину встречи вел Jidi Majia, секретарь китайской ассоциации писателей, который подчеркнул, что он из представителей нацменьшинств, из племени «И». Это даже подчеркнуто в его фамилии. Я сразу вспомнил знаменитое стихотворение Семена Липкина и всю возню вокруг него. И тогда, и сейчас мне кажется эта возня несущественной, хотя, может быть, Липкин что-то и имел в виду. Обычный круглолицый китаец, больше похожий на казаха. В копилку общеизвестных сведений: в Китае проживает 56 национальностей. Самая большая из них — 95 % — это племя хань, собственно китайцы. Только по отношению к семьям из национальности хань действует закон о планировании рождаемости — только один ребенок на семью.
На встрече был и директор Литературного института имени Лу Синя. Он рассказал о возникновении института. В 1951 году китайская писательница приезжала в Москву получать Сталинскую премию, и в беседе с ней Сталин спросил, есть ли у них литературный институт. Собственно это и стало импульсом. Так что Иосиф Виссарионович стоял у истоков основания двух литературных институтов. Институт Лу Синя отличается от своего московского собрата. Это, скорее, наше ВЛК (Высшие литературный курсы), дипломов они не дают. В китайском литинституте есть и заочное образование, потрясающее своими щедрейшими, воистину китайскими цифрами, чуть ли не пять тысяч воспитанников за год. Если я ошибся, и это за все время существования, то цифра тоже знатная. Московский институт, начавший работать лет на пятнадцать раньше, не выпустил и трех тысяч заочников. Завтра улетаем в Ханчжоу.
19 сентября, суббота, Ханчжоу.
Надо отвыкать думать о Китае тайно-пренебрежительно, что свойственно нам, русским. Роевая жизнь, трудолюбивые и упорные, но все-таки какие-то не такие, как мы. Крошечные делянки, крестьянин с мотыгой, если прикажут и все налетят и бросят по камешку, то возникнет гора. Это огромная, цивилизованная, живущая по самой избранным законам, могучая, промышленная страна. Хочу заметить, что сытая страна. Держава. Об этом вопиет все, что я видел. Да, есть богатство и бедность, но богатство не вопиет, как у нас и не наглеет, потому что есть кто-то, кто может указать ему его место. Наверное, это компартия, которая держит управление страной в своих руках. Я все-таки помню наши времена. Что мог украсть секретарь обкома? В лучшем случае достать квартиру для сына, устроить на приличное место невестку и без очереди купить сыну «Волгу». Перепродать «Волгу» по коммерческой цене на рынке — это было уже трудно. Стукнут, выгонят из партии, лишится поста и всех привилегий. За жизнь народа во вверенной тебе области жестко спрашивали. Но тем не менее не хватало мяса, молока, часто хлеба и не было «Пепси-колы» и «Баунти». Мне не передать главного в Китае, привычного мне чувства единства и равенства, что было свойственно нашей стране. Это трудно описать словами и здесь, и раньше у нас, но надо пожить в этой атмосфере, чтобы почувствовать ее, и уже не забудешь. Если говорить о китайских «доказательствах», то эта не нагрешившая против социализма, хотя и много ошибавшаяся страна, обошла нас по количеству новых современных зданий в столице, по транспорту, по прекрасным дорогам, по современнейшим и, главное, хорошо организованным аэропортам, по связи, в конце концов по количеству телевизионных каналов в столице.
Сегодня вечером обедаем в огромном ресторане на берегу. Это какой-то гигант общепита, много огромных залов, в которых за круглыми столами сидят люди и по-китайски обильно и не торопясь едят.
На этот раз я записал меню блюд, которыми нас угощали. Сначала был зеленый чай, заваренный в чашке с крышечкой. Потом блюдо очищенных креветок. Следом — курица, жаренная в листе лотоса и обмазанная глиной. Название у курицы — «нищая». Нищий украл где-то курицу, и у него не было ни соли, ни муки, ни каких-либо приправ. Он завернул курицу в лист лотоса, обмазал глиной и положил этот полуфабрикат в костер. Было еще блюдо с какими-то рисовыми шкварками в сладком соусе с креветками и мидиями. Блюдо с корнем лотоса, фаршированным овощами, а также блюдо каких-то трав и овощей, похожих на молодую фасоль, суп с капустой и яйцом, большое блюдо с карпом в соусе и какие-то еще блюда, которые я позабыл. Самое поразительное, что приблизительно так же мы едим уже третий день, но не было никаких повторов. Каждый повар при наличии общего канона строго индивидуален. Пища эта легкая, уже сейчас, через два часа после окончания ужина, когда я пишу эти строки, в животе побулькивает, чего бы съесть. На каждом блюде наклеена коротенькая ленточка — это фамилия повара, который эту еду готовил. И на карпе, и на креветках, и на каких-то рисово-рыбных заедках — везде ленточка.
Во время ужина, пока я записывал меню, у меня мелькнула мысль, что именно с этого ужина начну статью о еде у Айрис Мердок, карточки к написанию которой я давно заготовил. Сюда же включу дипломатическое меню сталинской эпохи, которое мне обещал мой друг Коля Агапов.