Уже в музее, а его быстро построили, хорошо и на долгие годы, я увидел макет в натуральную величину того, что было устроено под пагодой в те годы, которые реально невозможно себе представить. Довольно длинный, но невысокий коридор, скорее даже лаз, в подземелье. Сначала надо было отомкнуть деревянную, толщиной сантиметров в тридцать, дверь, и грабитель, а служители туда не спускались, попадал в несколько камер, следующих одна за другой. Все камеры были уставлены, грубо говоря, сокровищами, золотыми и серебряными предметами. Ценность предметов, естественно, неимоверно выросла со временем. Но грабитель не знал, что, уткнувшись при свете смоляного факела в конец этой анфилады, надо было еще и разобрать стену. Вот за ней и стоял маленький золотой ковчежец с реликвией.
Пагоду восстановили, музей построили, в нем рассказывают еще и о чае, и о шелке — товарах на Шелковом пути — и чуть переделали пагоду. Вокруг нее по-прежнему находится действующий буддийский монастырь, но есть и магазины с дорогими сувенирами. Можно подняться на первый этаж пагоды и посмотреть в окно на «китайские», с загнутыми углами, крыши, на деревья и цветы ухоженного сада. Но можно войти и в святилище. Здесь в хрустальном, наверное пуленепробиваемом, ларце находится священная косточка. Мне кажется, что Будда, когда он был еще человеком Сакьямунье, был великаном. Горят свечи и электрическая люстра. Все крошечное святилище без окон, отделано гранитными плитами с выбитыми на них по современной технологии сюжетами. Все видно очень отчетливо. Рассказывают, что в день нового открытия пагоды и ее святилища, когда во дворе было огромное скопление народа и народ, несмотря на сумерки, не расходился, косточка вдруг начала светиться и приподнялась в своем стеклянном ларце. Я, в принципе, не удивился — это какое-то энергетическое явление. Место-то, как говорят у нас на Руси, намоленное. С годами я все меньше и меньше сомневаюсь в чудесном.
Ренат опять отличился с вопросами. Много раз слыша от нас о каком-то Сакьямуне, спросил у Лю: был ли Будда живым человеком и кто такой этот самый Сакьямуни?
Из всего огромного сегодняшнего дня наибольшее впечатление произвела на меня гробница принцессы Юнтай. Это уже другой туристический объект. Впрочем, все в Китае производит на меня ошеломляющее впечатление, и я только раздумываю, что я с этим всем буду делать. Ну, если бы эти поразительные богатства да в юности! Как бы это все я вплел в свои романы. Но только для юности нужны мозги не молодого человека. Так же кляну себя, что, собрав столько в доме книг о Китае, я не удосужился серьезно в них заглянуть. И второе: Боже мой, какая несправедливость царит в нашем обиходном сознании по отношению к великой стране. Какие там великие камни Европы! Они жалки и ничтожны рядом с этими памятниками поразительной древности и неслыханного величия.
Собственно, к гробнице Юнтай мы подъехали почти случайно. Уже после посещения другой гробницы, не похожей на гробницу, а именно гробницы Цяньлин третьего тайского императора Гаоцзуна, наша сопровождающая (Люся) как бы обмолвилась: хотите ли вы еще побывать, но только быстро, еще в одной гробнице или устали? Мы уже за сегодняшний день насмотрелись и крепко растряслись в машинах по провинциальному бездорожью и устали, но я смело и решительно сказал: «Мы готовы посмотреть все, что нам покажут». И это самое последнее мое впечатление о Китае оказалось самым сильным.
Гробница Гаоцзуна называется гробницей Цяньлин, а это женское имя, потому как эта очень предприимчивая дама — все передаю по рассказам Лю — сначала умертвила своего мужа, потом отодвинула от престола собственных детей и стала первой в Китае императрицей. Даже пыталась основать династию. По слухам из тех же источников, именно она, вернее, по ее приказу ее внучке Юнтай подсыпали что-то — как там у них в Китае делали в дремучее время? Во времена, описываемые Дюма, отравляли перчатки, яблоки, окуривали ядовитым дымом. Какое благовоние предложили принцес, я не знаю, но, кажется, бабушка, замаливая свои грехи и сохраняя реноме при дворе и в глазах придворных, соорудила внучке неподалеку от гробницы мужа, в которую впоследствии она ляжет и сама, другую царственную гробницу. Я еще никогда не видал Минских могил, на которые охочусь уже давно, но эта гробница дала полное представление о многих сторонах той, старинной и придворной жизни Китая. Довольно широкий тоннель шел вглубь от подножья небольшого холма позади храма. По стенам, которые еще сохраняли следы верхней сырости, мелькали какие-то рисунки, потом пошли подсвеченные электрическими лампочками и забранные ныне решетками ниши, в которых, как в тоннелях терракотового войска, стоят, но только маленькие, фигурки стражи, готовой охранять вечный сон принцессы. Потом стоят фигурки ее придворных, потом ниша с посудой и, вероятно, едой, может быть даже и не отравленной предусмотрительной бабушкой, с какими-то косметическими принадлежностями.
В самом низу тоннеля в погребальной камере, прислоненной к одной стене, так что можно подойти и провести пальцем по спящим иероглифам, находится огромный гроб, высеченный из гранита. Гроб пуст, потому что прах истлел, а драгоценные предметы и золото были похищены захороненная грабителями вскоре после. Лаз, по которому они попали в тоннель, заделан кирпичом. «Навел», наверное, не боящийся мщенья богов какой-нибудь из неубитых строителей или кто-нибудь из охраны. Подкоп, видимо, велся издалека, но расчет был оглушительно верным — подземный лаз, как иголка в вену, попал точно в тоннель. Можно пофантазировать по поводу ужаса и алчности грабителей.
И все-таки самое удивительное не это. Посередине тоннеля, как раз перед входом в погребальную камеру, подсвеченные электричеством мерцают две исполненных гениальным художником фрески. На них стоят в ряд молодые женщины в шелковых одеждах и высоких прическах. Их лица тонки и прекрасны, как прекрасна их молодость, которая не стареет вот уже почти полторы тысячи лет. Конечно, фрески на левой стороне Нила, напротив Луксорского храма, тоже очень хороши своей определенностью и яркостью синих фоновых красок, но что-то они померкли у меня в воспоминаниях пред этой тайной вечно грустной молодости.
Вечером в гостинице нас кормили цзяоцзы — пельменями с различной начинкой, кажется, это сианьское спецалите. Премен было двадцать или двадцать пять: пельмени с креветками, пельмени с говядиной, пельмени с капустой и свининой, какие-то сладкие пельмени, все это нежное, сочное, в тонюсенькой шкурке, пельмени с курятиной были выполнены в виде цыплят. Существует около 170 сортов этих пельменей.
Вещи упакованы, завтра утром мы улетаем в Пекин, а послезавтра в Москву. Запретный город — жилище императоров, я, кажется, не увижу и в этот раз.
25 сентября, пятница. Пекин.
Запретный город я увидел, но это меня даже расстроило. Исполнение сокровенных желаний опасно и приводит к потере интереса к жизни. Мы прилетели из Сианя довольно рано и без особых осложнений. Я еще раз подивился порядку в пассажирских потоках и пропускной способности на китайских авиалиниях. Не успели мы подойти к багажному отделению, как наши чемоданы уже поползли по ленте транспортера. Город, естественно, забит пробками, и протиснуться до нашей гостиницы было не так легко. Снова огромные здания министерства культуры, Всекитайской ассоциации женщин, министерства иностранных дел. Но ощущение, что дух подлинного Китая так и не дался мне, на этот раз подступало все сильнее. Понять и постигнуть мы можем собственную жизнь, а во всех остальных случаях лишь наши личные формулы, с которыми, если мы чувствуем их внутренний артистизм, мы соглашаемся, а если нет, то говорим о неудаче познания. Но и собственная жизнь — лишь приснившийся сон. Разве не вчера, проезжая через площадь Тяньаньмынь, я почти отводил глаза — было страшно, а вдруг что-то произойдет. Тогда, тридцать лет назад, когда я летел во Вьетнам через Китай, в Пекине лежал снег и шла культурная революция. Какие там памятники истории и культуры! Привезли в посольство, свалили, а на следующий день отвезли на аэродром. Уже существовало главное впечатление от страны, которое подтвердилось и сейчас, так сказать, на земном уровне — я имею в виду поездку на машине из Сианя на Запад. Тогда на подлете к Пекину я посмотрел через иллюминатор за борт. Внизу были скаты зеленых холмов. Потрясло, что все эти скаты от макушки до подножья представляли земледельческие террасы, перемежаемые квадратами построек — земля на всех ее мыслимых уровнях была заселена. Если говорить коротко, то Лю, который еще недавно что-то темнил, когда в день прилета я говорил ему о Запретном городе, вдруг сам предложил не гипотетическую прогулку по городу в субботу до авиарейса, когда такая прогулка практически не могла бы состояться, а посвятить этому ближайшие часы, только сложив вещи в гостинице, не селясь пока в ней. Возможно, дело было в расчетном часе, который начинается во всех гостиницах с 12 дня, и он экономил на нас народные деньги.