Вот только мои мысли быстро стали далеки от вопросов, что обсуждались в этом зале… Я все думала и гадала: что там с Кайлом и удалось ли ему найти Лоа?..
Отыскать ее было не так уж сложно… Хотя, вероятней, парню просто повезло. Девушка могла направиться на все четыре стороны, и только чудом он пошел в том же направлении, что и она. Но вот ярко-рыжие волосы, разметавшиеся по земле, можно было без труда приметить еще издали. Так и случилось, Кайл тут же бросился в ту сторону.
Лоа, кажется, была без сознания. Пульс слабый, еле прощупывался, а мертвенная бледность наводила на не слишком хорошие мысли.
Тут только внимание парня привлекли какие-то обугленные железяки, напоминающие раздавленные и закопченные консервные банки. Запах в воздухе тоже витал соответствующий — гари и чего-то еще… горьковато-сладкого, что несколько веков назад (еще до времен катастроф) вызвало бы у человека ассоциацию с цветами на похоронах.
Лоа распахнула глаза, щурясь и моргая от лучей закатного солнца — в отличие от костюма, очки и противогаз она надеть забыла или просто не посчитала нужным. Увидев Кайла, она улыбнулась ему; девушка хоть и ощущала себя обессиленной донельзя, но при виде парня ей почему-то стало тепло и легко.
— Что здесь произошло? — растеряно произнес Кайл и сразу же добавил, нахмурившись, — Зачем ты сбежала? Представляешь, как Тереза переживает!
Девушка состроила виноватую рожицу, проигнорировав первую часть вопроса.
— Ладно, пойдем скорей. — Кайл протянул ей руку, помогая подняться, — Нужно доставить тебя домой, пока ты не умудрилась найти на свою голову очередные приключения.
Лоа кивнула, придав своему лицу серьезное, почти торжественное выражение, чем вызвала усмешку Кайла.
Странно смотрелись они — высокий, немного сутулый парень и девушка с волосами цвета заката — среди руин некогда великого города, мира, человечества. Одни из последних искр огня среди пепла. Сколько еще им осталось гореть? И дано ли разжечь пламя с новой силой?
Этот вечер стал особенным для всех нас; а я еще долго вспоминала его. Было решено провести день памяти по всем погибшим в последние годы. Вспомнили и мою семью: отца, убитого завалом; мать и сестер, которых в могилу свела болезнь… И, конечно, не были забыты все Гонцы свободного неба, разбившиеся или убитые, те, кого с нами уже не было. Когда дошли до смерти Энн и Яна, я не могла молчать. Встав, начала говорить, порой замолкая, чтобы проглотить, готовые пролиться слезы: — Все мы знали Энн и Яна — наших «близнецов», — эти слова почти у всех вызвали улыбку сквозь слезы: кузена и кузину действительно любили. — Всегда веселые, немного азартные, смелые… Есть много хороших слов, которыми их можно описать. Я считаю, мы обязаны помнить их именно такими. Задорными и отважными, теми, кто боролся. И мы не должны сдаваться и опускать руки, хотя бы ради них, ради всех погибших… — я замолчала, понимая, что больше ничего сказать не смогу. Рыдания, успешно подавляемые, комом встали в горле.
Много еще слов было сказано в тот вечер: теплых, но пропитанных горечью утраты. Больше всего меня удивила Сильва… Она где-то отыскала старую гитару: кажется, на ней когда-то играли… давно, я тогда была еще совсем ребенком. Подыгрывая себе, молодая женщина начала петь. Честно, не ожидала от хмурой Сильвы такого! Голос у нее оказался сильным, а песня — рвущей сердце… Сначала пела она достаточно высоко и лирично, слова я запомнила хорошо, будто они в печатались в мозг намертво:
После этих строк манера исполнения кардинально изменилась: темп игры ускорился, а голос Сильвы стал громче и в то же время, пронзительней и ярче:
Когда отзвучали последние аккорды — я хорошо могла это видеть — в глазах у многих стояли слезы. Эта песня… не знаю, кто ее сочинил, но она действительно цепляла за самую душу, наверное, потому что много близких и понятных слов было в ней для людей нашего времени. Впрочем, отчего-то казалось, что и личных чувств автора немало примешано к этим стихам. После этого я посмотрела на темноглазую женщину совсем по-другому…
Поздней ночью, когда я уже собралась возвращаться к себе в комнату, Сильва негромко окликнула меня. Я подошла к ней и произнесла:
— Спасибо тебе за песню… это было…. что-то невероятное!
— Не за что, — ответила она без улыбки, — Ты много сегодня говорила о борьбе, Тесс — на собрании Гонцов и вечером. Вот что я хочу спросить… ты действительно веришь во все это?
Нахмурившись в удивлении, я все же ответила: — Ну разумеется. Ты думаешь иначе?
Теперь она улыбнулась — а точнее, усмехнулась горько и немного снисходительно, как бывалый солдат улыбается, глядя на восторг новичка при виде сияющего и начищенного оружия. Один из них видел это оружие в действии, видел его, обагренным в крови. Другой же, пока замечает только красивую «игрушку». Я сама была почти такой же, когда только-только стала Гонцом. Нет, мне и сейчас нравилось летать, но я поняла, что это не развлечение. Это война. Поэтому подобное отношение мне было непонятно… и неприятно.
— Вы боретесь, — медленно проговорила Сильва, — За собственный мир, за семьи и друзей, за свободу, в конце концов — так вам кажется, верно?
— Именно, — несколько прохладно подтвердила, не понимая, к чему она клонит, — Но, почему же, «кажется»?
— Потому что, — женщина оставалась спокойно-равнодушной, хотя я считала, что сейчас она скрывает истинные эмоции. — Есть силы, для которых все происходящее на этой планете — не более чем тщательно спланированная игра. Есть вы — те, кто верят, что поступают согласно собственным желаниям. А есть мы — те, кто, скажем так, ознакомлены с общими правилами. Впрочем… участие все равно является обязательным. Так же, как и жертва ради «великой победы»…
Я с усмешкой покачала головой, однако нечто, напоминающее страх, уже пробралось внутрь.
— Вы — кто это «вы», Сильва?
Отвечая, она по-прежнему оставалась внешне спокойной, однако — все же я смогла это уловить — голос слегка дрогнул:
— Мы — ангелы, Тесс… Вернее, те, кто были ими.
Часть вторая. Молитва на обломках
Если правда, что есть ты,
боже,
боже мой,
если звезд ковер тобою выткан,
если этой боли,
ежедневно множимой,
тобой ниспослана, господи, пытка,
судейскую цепь надень.
Жди моего визита.
Я аккуратный,
не замедлю ни на день.
Слушай,
Всевышний инквизитор!
Рот зажму.
Крик ни один им
не выпущу из искусанных губ я.
Привяжи меня к кометам, как к хвостам лошадиным,
и вымчи,
рвя о звездные зубья.