Если есть они — идеальные воины — зачем нужны мы? Мы всего лишь жалкие букашки, решившие поиграть в сопротивление. От таких мыслей стало страшно. Быть Гонцом — это все, что у меня есть, смысл моего существования. Как жить, если его отнимут?..
Я настолько задумалась, что не сразу поняла: Ирма уже что-то говорит…
— …люди — такой же ценный ресурс, как и все остальные. Нас мало, и каждый раз идя на захват какой-то коммуны, мы очень рискуем оказаться в меньшинстве. Кое-кто из проигравших присоединяется к нам…
— Что!? — от возмущения стало не хватать воздуха, — Как они могут согласиться на такое? После того, как вы убиваете их близких и…
— Тем не менее, почти все соглашаются. И ты тоже сделаешь это, если не дура, — холодно заметила Ирма, — Если хочешь жить.
Что-то ледяное и жуткое защекотало сердце… Мысль, даже не мысль — лукавое искушение. «Умирать страшно, Тереза», — шепнуло оно, — «Тебе ведь еще так рано покидать этот мир. Гордость, честь — всего лишь слова…». Нет! Я замотала головой, отгоняя наваждение.
— Ни за что! — в эту фразу я вложила всю ярость, которую смогла найти в сердце.
— Тебя убьют, — напомнила мне лже-медичка, — Или будут мучить и добьются согласия. Причем, готова поспорить, Ульрих сначала попробует последнее — ты слишком талантлива, чтобы он просто позволил тебе умереть. Принципы военного времени, сама понимаешь.
— Мне все равно… — мне действительно было все равно. Если я не смогу вернуться домой, какой смысл в жизни? Как помогать тем, кто нападает на слабых? Вытравить совесть эгоистичным желанием выжить? Говорят, сейчас только так и можно делать… Но есть те, кто не согласны с этим. Гонцы свободного неба — и я одна из них. На моей спине крылья, знак того, что мы живем вопреки законом жестокого века. Мы не ангелы и не святые, мы просто стараемся хоть немного изменить этот мир…
На губах женщины заиграла улыбка — довольная? насмешливая? Это так и осталось неясным.
— Да… знавала я таких, как ты. Мало, но знавала. Люди со стальным стержнем из принципов — вы не гнетесь, только ломаетесь под очень большим давлением… И вот на тех — сломленных — смотреть очень страшно, — что-то в ее взгляде заставило поверить: это не пустые слова, Ирма знает, о чем говорит не понаслышке. — Хотя, на счастье или беду, сломать их удается редко. Обычно вы просто сгораете — ярко и быстро. — Женщина пристально посмотрела мне в глаза, — Если у тебя будет выбор, Тереза, кидайся в пламя — так будет меньше боли, поверь.
Я кивнула, так и не понимая, чего ждать от нее. Ирма оказалась странной, и мне, определенно, слишком мало о ней известно, чтобы можно было делать какие-то выводы.
— Завтра перед отбоем я приду к тебе, тогда все и решится. Ты ведь не дурочка и не ребенок — должна понимать, что меня не пожалеют, если узнают… И даже в этом случае, шансов на спасение у тебя мало…
Я почти что не верила своим ушам. Как!? Неужели она поможет мне? В глазах защипало от подступающих слез, и я с трудом смогла выдавить одно слово:
— Спасибо…
Ирма вновь улыбнулась, но как-то грустно.
— Когда у меня был шанс уйти, я им не воспользовалась. Слишком много поводов было остаться, слишком много ремней привязало меня к этому месту и этим людям. Для тебя все проще, тут нет никого, к кому ты была бы привязана…
— Игор — очень милый мальчик, — попыталась возразить, но меня прервали:
— Это не одно тоже, сама знаешь. Ты не хочешь оставаться…
Я отчаянно закивала в подтверждение.
— …думаю, причин несколько. Твои принципы, желание быть свободной, и много еще чего… Но ради близких — по-настоящему близких, а не просто вызывающих симпатию — людей разве не поступилась бы всем этим?
Прикусив до боли губу, я вспоминала… Пусть таких людей было немного, но, да — ради них можно отдать все, не терзаясь сомнениями. Тома, Кайл и… Я с удивлением поняла, что в этот маленький список удивительным образом попала Лоа. Дело было не только в чувстве ответственности за жизнь спасенной мной — но в чем еще? К тому же, разум твердил, что «рыжий ангел» вполне способна защитить себя самостоятельно. Но сердце или что-то близкое возразило: иногда защиты требует не тело, а душа. Душа, которая явно настрадалась в свое время. Теперь я немного начала понимать мотивы Ульриха… Оправдать можно любой поступок, вот только он от этого не станет ни лучше, ни хуже.
— До завтра, — попрощалась Ирма и, когда она уже отвернулась, мне почудился странный блеск ее глаз. Неужели плакала? Над чем? Или — по кому?
— Привет, малыш, — потрепала я Игора по непослушным вихрам. Впервые за все это время пустили кого-то, кроме Ирмы. А, может, и не пускали — когда для детей что-то значили запреты?
На меня вдруг накатило какое-то почти что сверхъестественное спокойствие. Никакого мандража, что было вполне естественно и ожидаемо. Ни намека на ускоренное сердцебиение, взмокшие ладони и прочие прелести — признаки расшатанных нервов. Уже сегодня решится моя судьба. И, несмотря на весь пафос такой мысли, я не волновалась, просто не видела в этом смысла. Тут уж, как говорят, пан или пропал. Либо вновь стану свободной, либо… тоже свободной, но в другом смысле. Радовало одно: как бы все не сложилось, эти стены я вижу в последний раз.
Мальчик обаятельно улыбнулся мне, думаю, он единственный здесь, кому я симпатична просто так, без всяких на то корыстных оснований.
— Спасибо, что зашел, — было бы очень жаль уйти, не попрощавшись с ним. Хотя, даже с прощанием, на душе все равно тяжело. Ребенку явно не место среди таких людей, как Ульрих и его «семья». Пока что в Игоре не угас крошечный лучик света, но что с ним станет за годы, когда единственным руководством к действию будет «убивай или будешь убитым»? Страстно хотелось верить, что мальчик станет исключением из правил, но… Слишком велико влияние тех мыслей, что вкладывают нам в детстве. Как ни отрицай, мы во многом копируем родителей (или тех, кто их заменил) — осознанно или нет, но копируем. Впрочем, если судить по этой схеме, у меня куда больше общего с Кайлом, чем с покойными членами семьи.
Я полулежала-полусидела на кровати, краем уха слушая незамысловатую болтовню Игора. Говорят, человек ко всему привыкает… А если бы я так и оставалась в блаженном неведенье относительно реальной сущности «медиков», смогла бы смириться с такой жизнью? Все равно ведь Ульрих нашел бы причину не отпускать меня домой. Самая страшная и волнующая часть этих размышлений — рано или поздно правду я узнала бы… Но спустя время смогла она что-нибудь изменить? Я так и не сумела прийти к однозначному выводу, кроме одного: я сама не знала, как поступлю в той или иной ситуации. Легко кричать пафосные штампованные лозунги и твердить о непоколебимости своего благородства. Но перед лицом реальной опасности, реального выбора — сколько людей действительно останутся верны принципам, а сколько просто захотят выжить любой ценой? Наш мир, наша жизнь — яркая иллюстрация того, что большинство делают выбор в свою пользу. И мне ли винить их? Вполне возможно, что я сама не сделала ничего такого только потому, что не попадала в подобную ситуацию.
— Игор… — окликнула его. Мальчик прервал свою вдохновенную речь и поднял взгляд на меня. — Да?
— Ты хорошо знаешь Ирму? Она ведь твоя сестра, верно? — любопытство все же великая сила, пожалуй, одна из главнейших движущих сил в моей жизни. Первичней были только любовь к близким и любовь к риску.
— Не родная. Но я все равно очень люблю ее… И тетю Маришу тоже.
Я уже усаживалась поудобней, намереваясь послушать историю жизни, но тут зашла сама Ирма, и Игор невольно замолк.
— Попрощайся с Терезой и иди к себе, — велели ему. Мальчик нахмурился и пробурчав «Пока, Тесс», поспешил исчезнуть.
— Прости, пожалуйста, я не должна была… — наверное, действительно не должна была потакать своему любопытству и лезть туда, куда меня не звали.
Взмах руки оборвал извинения.
— Нет, ничего… Я сама хотела тебе рассказать, просто, чтобы ты поняла… — она вздохнула, как-то резко и судорожно, как в приступе боли — кажется, даже черты лица исказились под воздействием некого чувства или ощущения. Но уже через миг Ирма вновь выглядела собранной и практически невозмутимой. Лишь слегка кривила губы, то ли от остатков той же боли, то ли в легкой насмешке. — Я ведь не всю жизнь прожила здесь. Хотя, большую ее часть. И моя мать тоже…