Наверное, если остаться на одном месте, песок очень скоро заметет тебя, высушит и мумифицирует внутренности. Если бы я была уверена в том, что людей больше не осталось — я позволила ему это сделать. Но я не одна, и где-то у меня еще есть дом и семья, к которым нужно вернуться.
И я иду, иду сквозь холодную, шуршащую и шепчущую ночь, надеясь отыскать родной порог…
Глава 7
А потом пришла боль,
А потом пришла боль —
От сознанья того,
что этот мир умещается
В отзвуке слова «любовь»…
Ветер раздувал огненно-рыжие длинные волосы, они трепещущим пламенем свечи взвивались в воздух и, казалось, пламя это вот-вот угаснет… Как угасли голубые глаза, в которых он сейчас не мог видеть отражения небес, таких знакомых — ее личных небес.
Чему удивляться: когда ангела лишают крыльев, у него не остается больше ничего…
А он в очередной раз задумался, а не слишком ли жестоки их игры? Да, у смертных всегда остается право выбора — нечто, данное свыше, что даже он с братом не в силах отнять — но всегда можно создать такие условия, при которых человек определенный выбор совершать просто не захочет… И почти с ужасом он понимал, что сам (хоть и не в одиночку) запустил маятник, который остановить не в силах. Но винить самого себя очень сложно.
— А я и не думал никогда, что ты можешь быть такой жестокой, мой ангел…
«Ангел» грустно улыбнулась уголками бледных губ. Это действительно было смешно: в этом мире ее поступки, продиктованные даже не собственными желаниями, вряд ли могли считаться жестокими.
— Молчишь?.. Теперь ты всегда молчишь, а те слова, что все же произносишь — говоришь не мне, — он неожиданно ухватил ее за тонкие запястья, а черных глазах вспыхнули отголоски пламени. — Ты ведь ничего не помнишь! Рай, черт подери, красивая иллюзия — вот как протекали эти века ДЛЯ ТЕБЯ!
Девушка предприняла слабые попытки вырваться из хватки этого мужчины, но быстро утомившись, сдалась и теперь лишь слегка отвернула от него голову.
— …а потом тебя, как и остальных, выбросили в реальный мир. Но иллюзии не ушли — они навсегда засели вот здесь, — он коснулся ее груди, — ты теперь отравлена ими.
Он замолчал, а память со свойственной ей жестокостью нарисовала перед мысленным взором то время, которое он — каким бы смешным это не казалось — полагал своим личным адом. У его вечного напарника было специфическое чувство юмора, впрочем, и ему когда-то давно казалась забавной эта идея… Они создали Ад и Рай. То, что оставалось после гибели человеческого тела — душа или некий разум, неважно — погружалось в виртуальную реальность, которую, фактически, само и создавало. Идеальная концепция: каждый получит свою мечту… или свой самый страшный кошмар. Индивидуальный для каждого и в то же время, пересекающийся с реальностями остальных. И то, что люди звали раем, на самом деле являлось всего лишь искусственным сном, которые создали два куратора этой планеты. Вот только, как объяснить это глупой девочке, мечтающей вновь обрести свои иллюзорные крылья? Как объяснить, если ради возвращения в мир своих грез она готова соблюдать самые нелепые правила затеянной игры?
Пятеро ангелов. Пятеро «избранных». Они были особенные уже потому, что находились сейчас в своих собственных телах — хотя, с момента гибели каждого прошло много столетий. В этом и заключалась самая сложная задача: сохранить не только их разумы в «Эдеме», но и физические оболочки в этом мире. Если бы вдруг сам создатель «ада» попал в свое творения, то его преследовал один-единственный кошмар: бледное лицо девушки за зеленоватой толщей жидкости, не мертвое, не живое… с приоткрытыми глазами, зрачки которых настолько сужены, что не заглянуть в них. А если все же сумеешь изощриться и увидеть, что там, за крошечной замочной скважиной — то ужаснешься той пустоте, что встретит тебя. Потому что это лишь тело, тело, окутанное сетью проводов, тело, погруженное в специальный раствор. А она сама — она настоящая — ангел виртуального рая.
Было пятеро ангелов. Один мертв. Вторая — предательница. А третья — та, что дорога ему больше, чем все остальное на свете — все же потеряла часть себя в Эдеме…
Если у ангела отобрать крылья, что останется? И хватит ли этого для того, чтобы он смог просто выжить?
Поддавшись неожиданному порыву, он обнял ее и прошептал на ухо, жадно вдыхая аромат «огненных» волос:
— Все скоро закончится. Просто делай, что должна… и помни — ты моя. И ничто этого уже не изменит.
Она ничего не ответила. Но по щекам скатилось несколько слезинок.
Она обречена.
Она принадлежит Дьяволу.
— Пора заканчивать с этим, — голос темноглазого звучал твердо и уверенно… как ему самому казалось. Его друг усмехнулся:
— Все и так близко к завершению, ни к чему прерывать раньше времени…
— Твою игру, да? — пальцы первого несколько раз сжались и разжались в кулак. — Я не могу больше смотреть на то, что происходит, как страдают люди…
Голубоглазый оставался невозмутим: ни один мускул его безупречного лица не дрогнул. Однако сентиментальность товарища его всегда поражала и, честно говоря, немного раздражала. Тем более странным выглядело то распределение ролей, что приписали им смертные. Как говорили на Земле много лет назад: «хороший полицейский, плохой полицейский»… такие условности. На самом деле ни один из «дуэта» не являлся добром или злом, тем паче — абсолютом. Просто оба были могущественней любого из представителей человечества, а люди всегда обожествляли силу во всех ее проявлениях. И как выяснилось, простые чувства оказались не чужды даже им… Одному из них.
И если этот «один» будет слишком горячиться и натворит опрометчивых поступков — весь план покатиться… да, к нему, собственно, и покатится.
— Во-первых, это не игра, по крайней мере, не только моя. То, что мы делаем — делаем не для собственного развлечения. Мы помогаем человечеству, но, помнишь старую мудрость «хочешь накормить нищего — дай ему удочку, а не рыбу»? Так что все, по большей части, в их руках. Я не отрицаю, что наблюдать за этой «рыбалкой» довольно увлекательно, — он позволил себе усмехнуться, но увидев, как нахмурился собеседник, вновь стал невозмутим. — К тому же, умоляю, не делай вид, что тебя интересуют люди! Только, она — верно?
Темноглазый долго молчал, казалось, мыслями он был где-то далеко.
— Знаешь, я никогда не прощу себя за то, что мы сделали с этой девочкой… Мы дали ей одной слишком много силы, слишком долго травили райскими иллюзиями — мы сломали ее. И этого, даже со всем нашим могуществом, уже не исправить…
— Хочешь сказать, лучше было бросить ее умирать на костре? — вопрос прозвучал холодно и равнодушно, как будто в ответе никто не сомневался.
— Да. Для нее — это было бы лучше, — просто сказал мужчина.
Сейчас в моей голове ясно и четко звучали слова Дилана. Он сказал их мне, когда принимал в Гонцы Свободного Неба — боже, как же давно это было! «Самое страшное в жизни Гонца, Тесс, не то, что мы можем не вернуться домой — а то, что нам может стать некуда возвращаться»…
Сейчас, замерев на границе перед страшной болью, способной уничтожить меня, пытаясь выйти из ступора, молясь, чтобы я просто ошиблась, я вспомнила эти слова.
Нет, наверное, ничего страшнее, чем вернуться — и увидеть руины того, что было когда-то домом. Обломки того места, где находился вход в наш бункер. Есть надежда, что сами катакомбы не пострадали — есть надежда, что хоть кто-то выжил. Я знала: нужно заставить себя идти дальше, к запасному люку. Да, до него далеко. Да, по пути меня будут мучить предположения и догадки. Но… Черт тебя подери, Тереза! Ты не можешь просто стоять здесь и ждать, когда Технобоги или их псы разорвут твою впавшую в ступор тушку!
Кажется, крик на себя, пусть только мысленный, немного помог мне собраться. Поправив очки, я заставила себя сделать несколько шагов, когда чей-то оклик заставил остановиться.