Суть рождается в сомнении,
Нужные слова — из тишины.
Расставанья и свиданья
В этом зале ожиданья
В общем знаменателе равны
Гелий улыбнулся мне — не то что напугано, но как-то смущенно — и я задумалась о том, что история, которую он собирается рассказать, похоже, не будет «доброй сказочкой на ночь».
— С чего же мне начать? — немного рассеянно спросил он, не обращаясь, кажется, ни ко мне, ни вообще к кому-то конкретному. Сейчас он сидел, скрестив ноги, на полу, а я сама устроилась на кровати. Почему-то с такого ракурса ангел выглядел гораздо моложе и… более земным что ли. Не богу объяснить, но в этой троице (Гелий, Сильва и, прежде всего, Лоа) с самого начала чувствовалось нечто такое, «сверх», отличающее от простых смертных. Дело не только в красоте — хотя, каждый из них был по-настоящему, безукоризненно красив — и не во внешности вообще. Что-то идущее изнутри делало ангелов теми, кем они на самом деле являлись, и в какой-то степени подавляло окружающих. Так вот, в данный момент этого чего-то я не чувствовала.
Он провел ладонью по лбу, убирая непослушные вихры. И, хотя Гелий не улыбался сейчас, возле глаз появились неглубокие морщинки.
— Знаешь, наверное, стоит начать с того, как я умер.
— Как ты… Что? — я чуть было не свалилась с кровати.
Моя реакция показалась ему веселой.
— А как по-твоему становятся ангелами, Тесс? Пусть даже такими… неправильными, как мы. Путь всего один — через смерть.
— Так ты… мертвец? — не без страха в голосе спросила я, в тоже время ощущая себя ужасно глупо.
Вместо ответа Гелий протянул мне руку ладонью вверх, я прикоснулась к ней.
— Чувствуешь, теплая? Пульс на месте, как и все остальные признаки жизнедеятельности… Нет, мы не мертвые. Тут все гораздо сложнее, — он замолк, вероятно, давая возможность переварить услышанное. Впрочем, подозреваю, что настоящие потрясения еще впереди.
Ангел начал говорить, не отнимая своей руки от моей. Почему-то я не была против…
— Сейчас меня поражает, с каким упорством люди готовы истреблять друг друга… Стоит немного отстраниться, взглянуть на картину в целом — и не может не ужасать количество войн и крови, пролитой по тем или иным причинам. Проблема в том, что отстраниться, пока ты сам находишься среди всего этого, почти что никогда не выходит… Тебе говорят, ты берешься за оружие и идешь убивать таких же людей, которых кто-то назвал коротким, оправдывающим любую жестокость с твоей стороны словом «враг»… Война страшна, но не в тот момент, когда ты сам являешься ее частью.
Я прекрасно понимала, что он имеет в виду. Наверное, до того странного сновидения, я и не представляла себе, в какое ужасное время мне довелось родиться. Не то что бы не знала совсем о его жестокости, но все равно воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Плохое, неправильное и… единственно возможное.
Так странно, что какой-то сон изменил мое мировоззрение, показал, что возможна и другая жизнь, лучшая и светлая, что разруха и озлобленность — не норма, как бы много их не было в нашей истории.
Вот только Гелий прав: пока идет война, а ты ее часть — разве возможно вдруг осознать и суметь пойти против ее суровых законов? В одиночку… или с жалкой горсткой смельчаков-безумцев? Приговор судьбы ясен — почти невозможно. Однако надеясь на это призрачное «почти», мы и продолжаем бороться.
— Я плохо помню сами сраженья — и вообще все, что было тогда, оно ускользает и расплывается. Кажется, что смогу вспомнить, если захочу, но… Зато четко и ясно в памяти сохранилось то, что было незадолго до моей гибели, — взор Гелия затуманился, стало понятно, что он мыслями и душой где-то далеко… или давно… отсюда. — Небольшая передышка между боями, настолько крошечная, что не успел еще рассеяться дым от выстрелов, только тихо очень. Единственные звуки — стоны и вздохи раненых и умирающих, да изредка звучат какие-то команды, которые никто не торопится исполнять. Я был в палатке, которая служила лазаретом, вместе со своим соратником — имени его я не помню, да и не были мы друзьями. Никого кроме нас там не было, а он оказался серьезно ранен, и практически не подавал признаков жизни. Я собирался выйти, чтобы позвать кого-то на помощь, но вдруг у меня закружилась голова, я споткнулся, чувствуя, что ноги отказываются держать… Перед тем, как потерять сознание, я успел заметить, что воздух стал пахнуть как-то иначе — очень странная смесь свежего запаха, какой бывает после дождя, и чего-то мерзкого и тухлого…. Пришел в себя я ненадолго; голова раскалывалась, слабость не дала сопротивляться… Последнее, что помню из жизни: оскаленное лицо боевого товарища — того самого, раненого, что был в палатке — с пугающими закатившимися глазами. В его руках был нож, он бросился на меня мгновенно, не оставив ни единого шанса… До сих пор не знаю, что за безумие его настигло, и как чуть живой боец вообще смог на кого-то напасть… Хотя, это и неважно. Вот так я и погиб, — заключил ангел, устало опустив голову. На его лбу поблескивали капельки пота, как будто воспоминания вытянули из него много сил.
— А что было потом? Как ты стал?.. — я замолкла, почему-то слово на букву «а» оказалось слишком сложно произнести.
— А потом появились Двое… протянули мне руки и повели за собой, не давая оглянуться. Я ведь даже не сразу тогда понял, что умер, потом уже осознал. А тогда просто шел вслед за ними сквозь странный туман, в котором смутно угадывались застывшие фигуры сражающихся. Мы брели очень долго, как мне показалось, но ни разу не остановились отдохнуть. А потом пришли… к краю земли, наверное. Это было место, где не было горизонта, и темный бескрайний океан был единым целым со светлым небом. Когда мы оказались там, я понял, что один из «провожатых» исчез. Тот, который остался — он весь будто излучал свет, и даже на его руках было нарисовано по солнцу — указал наверх и спросил: «Хочу ли я отправиться туда и забыть о земных горестях». Я согласился, не до конца понимая, что он имеет в виду. И оказался в месте, где любое желание тут же становилось реальностью, где у каждого за спиной было по паре крыльев, и никто, кажется, не знал боли.
Мое сердце билось слишком быстро, болезненным пульсациями отдаваясь в голове. Создалось странное-странное чувство, что я подошла к какой-то грани, прижалась к тончайшей пленке, за которой — нечто непостижимое, страшное в своем величии. Запредельное. Непредназначенное для людей.
— Эти двое — кто они?.. — спросила я, почти уверенная, что с одним уже встречалась.
Ангел пожал плечами:
— Как я полагаю, Бог и Дьявол. Или те, кто играют эти роли уже очень давно…
Я слабо кивнула. Да, роли, игра… Самая масштабная и жестокая игра во вселенной — жизнь.
— Потом… Что было потом? — кажется, меня лихорадит. Возможно, завтра я проснусь и не вспомню того, что рассказал и еще расскажет мне Гелий. Или приму за странный сон, преддверие болезни… Возможно, в этом-то и вся соль… Но пока я могу слушать — я слушаю. Если знание — единственное, что я могу противопоставить Им.
— А потом из рая сделали полигон для будущих солдат, — голос сухой и колючий, а в глаза смотреть даже боюсь. Но речь Гелия вновь делается мягкой и приятной слуху, и я погружаюсь в события, описываемые им. Как наяву вижу…
Вроде, и не всерьез все это. Нет, ни травм, ни боли — никто из них не чувствует этого. Но все же под безупречным небом безупречного мира — искусственного Эдема — разворачиваются сражения. Тренировка, игра… Вот только никто из них не посмеивается, не шутит, не перебрасывается саркастичными замечаниями. Удар. Еще один. Кулак темноволосой женщины летит прямо в челюсть ее соперницы — гибкой блондинке — и достигает своей цели. Голова резко откидывается назад, и где-то в другом мире светловолосой пришлось бы после такого посещать стоматолога… а, может, и вправлять челюсть в больнице. А здесь она лишь скалится и оттирает с треснувшей губы крошечную капельку крови — хоть какой-то намек на правдоподобие происходящего.
Их всего пятеро… Маловато для армии. Может, где-то далеко, в этой райской бесконечности, другие ангелы бьются друг с другом. А может и нет.