– Ну и силён ты! Слушай, а чего ж тогда треплют, что в двадцать пять всё, выработан срок и ни на что не годен?
Эркин рассмеялся.
– Треплют, что мы на всех без разбору кидаемся, лишь бы трахнуться. Ну и что?
– Тоже верно.
Она откинула голову, рассматривая его грудь, потрогала соски.
– Смотрю, бедовый был. Тока много получил.
– Хватило. У тебя вон тоже… осталось.
– На всех не угодишь, сам знаешь. Полежим?
Он пожал плечами.
– Давай лёжа, – и улыбнулся. – Не придавлю тебя?
– Я твёрдая, – рассмеялась она. – А боишься, так давай я сверху, или на боку.
– Покатаемся.
– Ага, чтоб за раз уж всё, – она высвободилась из его объятий, оглядела постель, деловито расправила смятую простыню, поправила подушки и скатанное валиком одеяло в ногах. – Такие… стеснительные есть. Им обязательно под одеялом надо.
– А может, мёрзнут?
– Так не зима же. От окна не тянет, кровать высокая, да и я горячу… и чего так? Ну, давай.
– Хочешь всю программу за ночь? – Эркин лёг, поёрзал лопатками, чтобы было удобнее, и медленно напряг мышцы, выгнулся в пояснице. – Садись, поехали.
– Ой, в лошадки, давай, конечно, – обрадовалась она, – и подщекочу тебя. Так? Поехали, поехали! Ох, здорово!
– Тебе-то самой сколько?
– Двадцать полных. Ложусь.
– Назад откинься, потереблю тебя.
– Ага, ох, хорошо-о-о…
Она медленно села, положила руки ему на грудь, мягко оперлась, собираясь опускаться на него. Эркин высвободил правую руку и подставил обе ладони под её груди. И рассмеялся.
– Ты чего? – удивилась она.
– Да смотри. Всегда мои руки темнее были. Даже странно.
Она недоумевающее посмотрела на него, потом оглядела свои руки на его груди и засмеялась.
– И впрямь. Смотри, ну, почти одного цвета.
– Это я на выпасе без рубашки ходил, загорел.
– Ну, – смеялась она, – ну, такого у меня точно с питомника не было. Помнишь, когда учились только?
– Конечно, помню. А что, я первый цветной у тебя?
– Да нет, случалось зимой, да я их не рассматривала. Ну, ложусь.
– Давай.
Она распласталась на нём, поцеловала в шею, в углы рта. Он обхватил её за спину, поглаживая, нажимая на точки. Она тёрлась об него, мягко заваливаясь набок. Ну, набок – так набок. Покатаемся.
Бал угасал и расползался. Закрылись киоски, ушли музыканты, уехали грузовики и радиоавтобус. Злые языки потом говорили, что несколько парочек так и проснулись в гараже комендатуры и никак не могли понять, как там очутились, но это, конечно, сплетни и выдумка, конечно, кузова и кабины проверили перед отъездом, а если русские кого и прихватили с собой, то… ну, брехня, конечно. Догорали костры, вокруг некоторых ещё топтались самые упрямые танцоры под собственное пение.
Джерри с видом утомлённого победной битвой полководца оглядел луг под предрассветным небом и повернулся к своим помощникам.
– Кто пьяный, кто мёртвый, потом разберёмся. Можете отдыхать.
Они молча кивнули. Говорить уже не было сил. Джерри тоже еле стоял на ногах, но держался.
Тяжело волоча ноги, расходились последние. Всё закончилось. И скоро рассвет. Даже ковбойский загул имеет конец.
Перед рассветом они задремали, не разжимая объятий и даже не разорвав замка, но чувство времени, чувство смены, невытравимое у всех спальников, не дало им заснуть.
Эркин мягко высвободился, и почти сразу она открыла глаза и отодвинулась.
– Устал?
– Не знаю, – он усмехнулся, – давно не работал.
– Давно? – недоверчиво переспросила она. – Да нет, у тебя была женщина. И недавно.
– С чего взяла? – спокойно спросил Эркин.
– А с того, что ты знал, чего и как можешь. Значит, работал, раз знаешь.
Она лежала рядом с ним на боку и рассматривала его. Эркин закинул руки за голову, потянулся.
– Комплекс делал перед скачками. И попробовал, – он говорил очень спокойно, даже лениво. – И получилось. Встало. Вот и знаю.
– Ну, не хочешь говорить, так и не надо, – она тоже легла на спину. – Я, зимой ещё, встретила одного. Горел как раз. Я говорю ему, давай, дескать, помогу. Сольёшь – отпустит. Прогнал, дурак такой. Загнусь, говорит, а спальником не буду. Я сама сначала тоже думала… А поглядела, как его корёжит… нет, думаю, не по мне. А ты…
– Я не спальник, – перебил он её.
– Э, всё равно. Это ж как номер, на всю жизнь.
– Заткнись, – тихо попросил Эркин.
– Ты не злись. Я-то думала, просто… останешься здесь, сможем на пару работать… ну, и для себя…
– Врежу, – пообещал он.
– А пошёл ты, – отругнулась она и вздохнула. – Не хочешь, не надо. Ты всё равно… Всё равно я сама тебя выбрала.