«Хотел притворяться мужчиной, а придётся быть женщиной», — со смехом предрекал бывший хозяин Алим. И полагал, что евнуху будет очень горько, когда остатки его мужественности окажутся попраны. Это ведь оскорбление. Но как может чувствовать себя оскорблённым тот, кто не является мужчиной? Как может быть оскорблён тот, для кого роль мужчины или женщины — всего лишь игра? Конечно, обидно, когда не получается играть так, как хочется, и тебе навязывают чужие правила. От этого рождается злость. Но в ней нет особенной горечи. По-настоящему оскорблённым Шихаб чувствовал себя, казалось бы, из-за пустяков. Например, когда Захир, по-особенному улыбаясь, называл евнуха «друг мой». Вот тогда Шихаб готов был закричать: «Я тебе не друг! Я — твоя игрушка. Как ты можешь называть меня другом! Ты оскорбляешь само понятие дружбы, называя меня так!»
Евнух сдерживался, потому что не должен был возражать. Но всё же он вёл мысленный спор со своим новым хозяином: «Нет, Искендер не поступил бы так с Багоем. Искендер был великодушен и не терпел несправедливости. Наверняка он даже не сразу согласился оставить у себя евнуха, но пришлось. Искендер после победы над Дарием хотел стать в глазах персов преемником Дария, а не захватчиком персидского трона. Поэтому когда персы отдали Искендеру вещь Дария, бывшую игрушку Дария, Искендер не мог отказаться, хоть и предпочёл бы получить что-то другое как знак преемственности».
Поэт Низами, изучив множество книг, утверждал, что Дарий в отличие от Искендера был жесток и несправедлив. Часто оскорблял своих слуг несдержанным словом и жаждал утвердить свою власть над всеми без исключения. «Для Дария евнух Багой, конечно, был игрушкой, — думал Шихаб. — Дарий не спрашивал, чего хочет Багой, а просто утверждал над ним свою власть».
Конечно, Багой, не зная Искендера, полагал, что новый господин во многом похож на прежнего. Но Искендер выждал немного, чтобы персидские вельможи не обиделись, а затем объявил евнуха свободным, дал денег и сказал: «Ты волен уйти». Да, всё должно было происходить именно так, а не как рассказывал Захир!
«Но почему же Багой остался? — думал Шихаб. — Уж точно не потому, что Искендер удерживал его». Наверное, евнух, проведя годы в рабстве и не имея родных, просто не знал, что делать со своей свободой. Поэтому попросил позволения остаться и служить, как умеет. И Искендер согласился, чтобы на примере других слуг Багой учился вести себя как человек, а не как евнух.
Со временем для Шихаба это стало любимым развлечением: оставаясь в одиночестве, он представлял себе разговор Искендера с Багоем — тот разговор, после которого евнух стал свободным. Где и как они говорили? Наверное, при разговоре присутствовал слуга-переводчик, ведь Искендер был правителем румов[14], а румы обычно не знают персидского. Возможно, присутствовало много людей, весь румийский двор. А возможно, что никого, кроме переводчика, не было. Как вёл себя Багой? Заулыбался от радости? Или заплакал? Возможно, встал на колени, а затем задумался, должен ли так делать, если теперь свободен.
Шихаб представлял эту сцену каждый раз по-новому, но всякий раз Багой был невыразимо счастлив остаться при Ис-кендере — уже не как игрушка, а как верный слуга, который полон решимости отблагодарить господина за доброту. Если не сразу, то позднее.
Арис, наверное, был единственным, кто чувствовал себя в осаждённом городе не как в ловушке. Турки, собравшиеся с внешней стороны стен, не были Арису врагами, а ромеи и прочие защитники этого места казались слишком глупыми, чтобы поймать шпиона или хотя бы догадаться о его существовании. В прошлом году, когда Арис также по заданию господина приезжал сюда, страх оказаться пойманным был довольно силён. А теперь почти исчез.
Приходилось напоминать себе, что излишняя беспечность — это и есть главная опасность для того, кто добывает сведения во вражеском лагере. Попасться из-за беспечности было бы досадно и непростительно. Господин очень надеялся, что теми сведениями, которые сможет добыть «верная тень», он поможет своему другу — второму министру. Это был случай, который выпадает раз за всю жизнь, и господин очень огорчился бы, если бы тень оплошала. Он бы никогда этого не забыл, и тень вечно чувствовала бы себя виноватой, то есть обязанной искупить вину, а тень не любила чувствовать себя обязанной.
Получив задание от господина снова отправиться в Константинополь, Арис приехал в ромейскую столицу задолго до начала осады, чтобы не вызвать подозрений. Ведь это странно, когда в городе, из которого все стремятся уехать, появляется человек с намерением остаться надолго. Значит, следовало приехать, когда бегство жителей ещё не началось.
14
Поэт Низами Гянджеви, автор поэмы «Искендер-наме», в своём произведении не проводит различия между древними греками и греками Византии. Поэтому разницы не видит и Шихаб.