И сейчас на её правом плече была повязка. Ну, да… Я же сам бинтовал ей рану от сквозного пулевого ранения. Но это было двадцать пять лет назад… Или восемь лет вперёд… Хрен его знает, как разбираться в этом временном парадоксе?
Светлана смотрела на меня в упор и улыбалась. А потом она вполне отчётливо и внятно сказала, глядя мне прямо в глаза:
— Найди меня!
А после этого она исчезла. Просто взяла и исчезла. Растаяла в темноте. Хотя темноты уже как таковой не было. Розовая полоска рассвета подсвечивала серое небо. Тьма таяла на глазах. Наступало утро…
Я проснулся, даже слегка замёрзнув. Не от холода, а от какого-то внутреннего озноба. Через открытую форточку окна, я услышал щебет птиц… А в животе заурчало.
Природа позвала меня в сторону утренних процедур, и я поплёлся в туалет. Туалет был за самой последней дверью в конце коридора… Зайдя внутрь, я глянул на себя в мутное зеркало над умывальником и дёрнул ручку двери в помещение туалета… И тут же напрягся… Дверь была заперта изнутри…
А у меня внутри всё похолодело, и я чуть было не избавился от остатков переработанной пищи, не доходя до унитаза.
Пистолет мгновенно оказался в моей руке… Дверь была хлипкая, и я мог бы её выбить с одного удара ногой…
Но я вежливо постучал пистолетом в дверь и спросил:
— Эй! Есть тут кто?
Шорох за дверью мне подсказал, что кто-то есть. Но этот кто-то совсем не хотел мне отвечать.
— На счёт три начинаю стрелять через дверь… Раз!..
— Ой! Не стреляйте!..
— Ты кто?
— Оксана…
Что-то я не помню ни одной Оксаны, которая работала бы у нас в 1991 году…
— А откуда ты Оксана тут взялась?
— Мэнэ Олех затримав…
— А за что?
— Та я на рынке торгую…
— Ты дверцу-то открой!.. А потом и поговорим обстоятельно.
— Ой! А я тут не одета…
— А мне по фигу… Ты двери открой, а то стрельну…
Щёлкнул шпингалет и я обозрел невесёлую картину. Молодая женщина лет так двадцати пяти на вид, крашенная в блондинку, одета была в босоножки и милицейскую серую рубашку. И всё… Скудноватый гардеробчик… Она дрожала мелкой дрожью. То ли от холода, то ли от страха…
— А где твоя остальная одежда?
— Ну, так, там в кабинете… А ещё вот… — она указала на кучу грязных мокрых тряпок лежащих на полу.
— Всё ясно с тобой. Пошли за мной!
Я отвёл её в свой кабинет и запер там на ключ. Ну а сам вернулся в туалет, ибо терпеть я уже не мог.
Умывшись, я снова открыл кабинет и увидел пленницу Оксану уже более менее одетой. Правда её юбка, сотворённая из той же самой серой форменной рубашки, мало напоминала изделия от кутюрье, но всё же позволяла думать, что девушка одета. Верхнюю часть её гардероба представляла именно та куртка, которую я ночью подкладывал себе под голову.
— Рассказывай! — я сел за свой стол и стал производить ревизию ящиков стола.
— А шо рассказывать?
— Что тут было, когда ты проснулась?
— Ну, я проснулась, а вся мокрая и хрязная. Олэг спал…
— Это ясно. А потом ты пошла в туалет…
— Ну да… А там по коридору стали бегать и стрелять. Я сидела и мэни було страшно.
— И что? Так всё ночь и сидела?
— Ну, я хотела выйти, а там опять стреляют. А потом хтось ходыв и дверями хлопав.
— Понятно. Ты где живёшь?
— Та на рынке, в хостинице.
— Ты знаешь, что произошло в мире?
— А шо?
— Что все заболели и умерли. А тех, кто выжил, мертвяки едят.
— Да ты шо…
— Ей богу, почти всё так и есть.
Тем временем я нашёл то, что искал. Чай, сахар, кипятильник…
— Сходи воды набери! Чаю попьём. — я протянул Оксане большую литровую кружку, в которой мы всегда кипятили чай.
Она послушно пошла за водой. А я обшарил соседний стол и нашёл ещё кружку и начатую пачку печенья «Юбилейное».
Воткнув вилку кипятильника в розетку, я понял, что ступил. Электричества нет. Какой в жопу кипятильник…
Но организм, которому пообещали горячего чаю, стал усиленно бомбардировать голодный мозг, с требованием найти решение проблемы. И я нашёл выход… Хотя как нашёл? Просто вспомнил, как зеки на этапе чифирь варят.
Сходил к своим мешкам с оружием и повыдёргивал несколько шомполов из автоматов. Положил их на железную раковину в туалете, поставил сверху литровую кружку и разжёг небольшой костерок из газет и уголовных дел, найденных в столе. Бумага сгорала быстро и сильно дымила, но я подбрасывал в огонь свежие «дрова» из скомканной бумаги.