Самсонов помотал головой.
— Халиде будет еще больней, если я вернусь. Она уже пережила этот ужас и успокоилась, а теперь опять станет метаться. Нет, ради нее я готов остаться мертвым.
— Я бы на вашем месте объявился бы, не выдержал, — со вздохом сказал Алексей, — а вот бабушка моя, наверное, как и вы бы рассудила. Она, знаете, верующая была, моя баба Дося. Не то, чтобы там иконы, молитвы, как иные бабушки, — она в душе своей бога хранила и редчайшего сердца человек была.
Поднявшись, Самсонов слегка покачнулся, шагнул к портрету Доси с метелочкой и встал рядом, пристально вглядываясь в прекрасное юное лицо.
— Да, — голос его внезапно охрип, — она соткана из света. Как и Халида, — из груди его вырвалось рыдание. Он весь поник, закрыв лицо ладонями, но внезапно резко вскинул голову, и руки его упали, а взгляд загорелся: — Все, нужно с этим покончить, иначе мне не жить! Я должен стереть все воспоминания из своей памяти и стать другим человеком. Другим, слышите? И жизнь моя тоже станет другой.
— Вот и хорошо, — ласково проговорил Алексей. — Нынче я вас уже не отпущу, у меня переночуете, а с завтрашнего дня начнете новую жизнь. Сейчас чай допивайте, давайте, и я вас спать уложу — вам отдохнуть нужно и сил набраться.
Самсонов провел ночь на кровати, где прежде спала Феодосия Федоровна, а утром ушел рано, не попрощавшись. На рассвете Алексей сквозь сон услышал, как тихо стукнула входная дверь, а когда он, отряхнув остатки сна, поднялся и заглянул к гостю, того уже не было. Кровать оказалась аккуратно застланной, на столике возле зеркала лежала нацарапанная неровным почерком записка: «Спасибо за все».
Шли месяцы, минул год, другой — Самсонов не давал о себе знать, и Алексей начал понемногу забывать о своем странном клиенте. Весной восемьдесят девятого, когда младший брат Коля учился на пятом курсе, их отец, Прокоп Тихомиров неожиданно заболел. С головой его творилось что-то странное — он путался в событиях и порою забывал самые обычные вещи. Алексей с матерью отвезли больного в Воронеж к известному невропатологу Беленькому, но тот ничем не смог их утешить, лишь сказал Ирине:
— Могу только сказать, что по всем признакам ваш муж страдает болезнью Альцгеймера — возможно, вы слышали о старческом слабоумии, которое поражает некоторых людей?
— Что вы, доктор, — растерялась она, — моему мужу еще и шестидесяти не исполнилось!
— Да, я понимаю, но в некоторых случаях болезнь начинает развиваться рано. К сожалению, болезнь Альцгеймера неизлечима. Есть, конечно, множество средств, способных замедлить течение процесса, но… — он печально и выразительно развел руками, — у вашего супруга она развивается на редкость быстро, трудно что-либо прогнозировать.
Ирина была сражена. Большая часть ее жизни прошла рядом с мужем, он был ее опорой — и дома, и на работе. Ведь не так просто столько лет заведовать магазином, лавировать между ревизиями, недостачами и жалобами покупателей. Чтобы столько продержаться на этой должности, необходимо иметь рядом близкого человека, которому можно всецело доверять. Кроме того, ее тут же ударила мысль: а комната на Коминтерна — как же с ней быть?
Уже почти тридцать лет Прокоп был прописан в этой коммуналке, и Ирина постоянно связывала с этой комнатой многочисленные надежды на увеличение своей жилплощади. Вначале она очень рассчитывала на работавшего в исполкоме дядю — что он поставит Прокопа на жилищную очередь и поможет получить квартиру. Дядя Прокопа на очередь поставил, но до конца свою миссию выполнить не успел — скоропостижно скончался от инфаркта. Ирина начала уже подумывать о том, чтобы обменять свою «двушку» и комнату на одну трехкомнатную квартиру, но тут Агафья Кислицына, соседка по коммуналке, за доблестный труд получила у себя на заводе орден «Трудового Красного Знамени». У Ирины, конечно, немедленно разыгралось воображение: «Теперь Агафье, как орденоносцу, завод даст отдельную квартиру, а Прокоп, как очередник, займет ее комнату». Ждала она очень долго, но зря — завод решил, что орденоносец Агафья Кислицына прекрасно доживет свой век с соседями в коммуналке.
Когда Коля был на четвертом курсе, супруги Тихомировы вновь начали подумывать об обмене, но теперь их планы несколько изменились — ведь годы летят, и младший сын в любой момент может жениться. И где тогда жить молодым — с родителями? Если же доплатить (а такая возможность у них к тому времени появилась), то их квартиру и комнату на Коминтерна можно свободно обменять не на одну «трешку», а на две «двушки».