Сгрузив рухлядь на верстак, откапываю в кладовой покрытый слоем пыли принтер и пытаюсь его оживить. На это уходит еще битый час, но в конце концов удается запустить старикана, заправить и загнать параметры необходимой детали в его примитивные мозгишки. Хрюкнув и вычихнув первую порцию быстро застывающего полимера, он принимается печатать, а я облегченно выдыхаю, внезапно чувствуя просто дикую усталость. И жрать хочется. Тася уже сигналила к обеду, но мы с Цилли были заняты. По пути в столовую заворачиваю к себе в каюту, перехватить пару мармеладных ксеноморфиков. Интересно, Тася такие умеет делать? Будет грустно, когда эти закончатся.
Цилли, видимо, уже пообедала, пока я принтер терзал, и мне пищу принимать приходится в привычной компании искусственного интеллекта и мини-Шухера, недобрыми, завидущими глазенками в мою тарелку поглядывающего. Если все же приземлимся, надо будет этого проглота на вольные хлеба выпустить пастись, так никаких харчей не напасешься. Густой грибной суп и пирожки пробую с осторожностью — с Ярки станется из мстительной шкодливости бахнуть мне туда не только перцу, но и снотворного пополам со слабительным. Вкус вроде бы самый обыкновенный… ладно, время покажет, была ли там какая приправка или нет. Интересно, чем она занималась, пока мы впахивали?
— Бо, а где кадет Соколова? — спрашиваю я, принимаясь за чаек с пирожками.
— Кадет Соколова, временно исполняющая обязанности штурмана, находится в медблоке.
— И чем она там мается?
— Совершает какие-то манипуляции со спящим пилотом Ксенакисом, сэр.
Упс, а вот это любопытно. Что еще за манипуляции с бесчувственными телами? Не таится ли в брыкливой смугляночке склонностей к каким-нибудь извращениям затейливым? Прихватив пирожков с собой, на ходу сую один малютке лимбийцу в щупалки и отправляюсь в медблок. А там меня ждет просто-таки панорама битвы адорианского флота против Союза Веги. Взъерошенная, потная Соколова только что с шаманским бубном не отплясывает вокруг безучастного ко всем внешним раздражителям пилота. Она напряженно сопит, сдувая с раскрасневшегося в тон шевелюре Баса лица влажные кучеряшки, дергает звездного алконавта за ноги, щекочет под мышками, сует под нос какие-то подозрительные вонючие шарики и наконец, утомившись, без сил плюхается на кушетку рядом с безмятежно сопящей тушкой, продолжая на автомате потыкивать ее пальцем в бок.
— Что, подумала, подумала и решила, что все-таки ничего женишок? — хмыкаю я. — Если разбудить и причесать. Целовать не пробовала?
— Мое законное право… сэр! — недобро зыркнув на меня своими голубыми пуговицами, шипит Соколова. — Хочу пробудить к жизни первого и.о. капитана, он мне больше нравился!
От хохота у меня начинка чуть из носу не вылетает. Проржавшись и прокашлявшись, я говорю:
— Ну удачи, кадет Соколова, в нелегком ратном труде на ниве свержения моей тирании. Будите своего прекрасного принца дальше. Хотел предложить на пару на разведку мотнуться, но раз тут такое серьезное дельце…
— То ли и впрямь поцеловать-таки, то ли новую приборную доску посулить? — явно не слушая меня, бормочет себе под нос Ярка. — Раздери тебя черная дыра, Ксенакис, просыпайся и бери уже под командование свой чертов рыдван!
Последнее слово оказывает магическое действие. Не приходя в себя, пилот бубнит: «Эт-то не р-рыдван!» и, обиженно всхрапнув, точно норовистый жеребец, перекатывается на другой бок, явив взору Ярки лишь свой авангардно крашеный затылок. М-да… поплыл кадет. Печалька. С Варгом вон ничего, держалась, а от моей недостойной персоны и одного замечания не вынесла.
— Бо, сообщи бортмеханику Ибрагимбек, что она остается за старшего. И готовь шлюп, — велю борткомпу, допив чай и двинувшись на выход из медблока.
— Прямо-таки смутное время упадка адорианской империи, вот уже и третий и.о. капитана намечается, — ядовито вворачивает Соколова, оставив наконец в покое скошенное наповал буравчиком пилотское тулово.
— Не расстраивайся, может, я еще не вернусь, и до тебя очередь поцарствовать доберется. Вон, и принц имеется, — хмыкаю я, захлопывая за собой шлюз.
Прихватив бластер Варга, свой нож и Рори до кучи, натягиваю скафандр прямо на термак. Пригодная атмосфера не равна безопасной, бактерий или грибков, которые могут прикончить меня за пару часов, в ней может кишмя кишеть. Надо будет повторно анализы взять, проверить агрессивность среды.
Соколова все же является, уже в термаке и шлеме, за стеклом которого отчетливо виден высокомерно вздернутый нос.
— Бо, — гаркает она, не удостоив меня взглядом, — запиши-ка на мой счет авансом еще пару взысканий! — а затем, повернувшись в мою сторону, с нескрываемым удовольствием выдает: — Тиран, деспот, самодур!
— В таком состоянии ты со мной не полетишь. Мне психованная граната под боком не нужна, — спокойно отвечаю я. — Нравится играться в детку-бунтарку? Ну вот вернешься к своему Торквемаде — резвись сколько влезет. Самодурствуешь пока здесь только ты.
Она только негодующе фыркает в свой шлем, насупив темные брови, однако оставляет, несомненно, уже заготовленные детсадовские контраргументы в стиле «сам такой» при себе. И ведь не дура, далеко не дура, и руки откуда надо (в отличие от меня), но вот бзиками своими сама себе же ямы копает. Характерец…
— Нюк, ты на разведку там намылился? — раздается из селектора голос Цилли. — Присмотри место для посадки. Тут и второй окси-генератор резко тазом медным накрыться надумал. Содержание кислорода в смеси на три процента упало.
— Черная дыра его побери! — рывком застегиваю скафандр, мигом позабыв о выкрутасах разобиженной девчонки. Отодвинувшаяся было перспектива жесткой посадки в исполнении моих корявых ручечек пугает куда больше дурацких пикировок с Соколовой.
— Бо, перекрой доступ воздушной смеси во все отсеки, кроме жилого и центрального управления, — велю я борткомпу, захлопывая сферу шлема. — Блин, и Рекичински же накормить надо, совсем про него забыл за всеми хлопотами. И из трюма в жилую зону перевести.
— Да уже, — отзывается Цецилия. — Сколько принтер детали ляпать будет?
— Да космос его знает, он как мамонтов помет… еще нашим пращурам копья печатал, — бурчу я и поворачиваюсь к Соколовой. — Ну, отпузырилось детство в одном месте? Работаем или дальше придуряемся?
Рори, обрадованный перспективой прогулки, уже нетерпеливо подпрыгивает у шлюза, ведущего в ангар со шлюпами, радостно пиликая своими огоньками.
— Место для посадки лучше мне глянуть, я немного во всем этом разбираюсь, — вздохнув, хмуро отзывается кудрявая зараза. Нотки злого ребяческого задора из ее голоса уже успели испариться.
— Скафандр надевай. Басов возьми, он тоже великоват, но усядет по фигуре, более или менее, — говорю я. Девчонка начинает одеваться, а я отправляюсь следом за Рори к шлюзу. Шлюпов у нас всего два, один на ладан дышит, второй пока бегает. Недокомплект… Но хозяин этого корыта счел, что на недоэкипаж в случае ЧП хватит. Козлище жмотярное.
Проверив, на месте ли зонды у шлюпа — ага, щас — минут десять ищу их в куче всякого хлама в шкафу у стены, внедряю на место, и к этому времени Ярка уже восседает за штурвалом. Забираюсь на пассажирское, не вступая в пререкательства — в мелкой посудине меня укачивает моментально. Что самое забавное, на море вот никогда не убалтывало. В детстве наш выводок сиротский часто на побережье вывозили, солнечные ванны принимать и на мелководье плескаться. И вот пока прогулочный катер пер по воде — я чувствовал себя распрекрасно. Стоило ему оторваться от поверхности, преодолевая препятствие — и, салют, буэ! Нянюшка, тащи пакетик. И никакие таблетки не помогали, я просто прямо ими и блевал. От тех ванн, кстати, воздухозаборник мой такими конопухами обсыпало, что спасу от дразнилок не было. Тогда нянька и придумала, что это поцелуи солнышка, которые делают меня очаровательнее. До сих пор в это верю. И до сих пор не знаю, что в нее было заложено, а чему она самообучилась? И чувствовала ли хоть что-то к своим воспитанникам? Маленький был, думал, что она меня любит. Пока не подрос, и добрые люди не разъяснили, ху из ху, и что ИИ чувств испытывать не может, только имитировать.