— Типа того, — соглашаюсь я, не уточняя, что гораздо больше перенервничал от капитанского воскрешения, и сейчас словлю новую порцию стресса, потому что убийств маленьких лимбийцев столовой ложкой мне еще наблюдать не доводилось, а это, судя по всему, зрелище жуткое, кровавое и неизбежное.
— Хочешь, мазь от веснух выпишу? Может, тогда кучерявая к тебе подобреет. Глядишь, и даст, — продолжает Оменыш.
— Спасибо, мне дороги мои пигментные пятна. В память о нянюшке, — с достоинством парирую я. — И моя интимная жизнь меня тоже устраивает.
— И от мозолей мазь имеется, — не унимается мелкий гад.
— Прослушанный тобою курс сексологии немного устарел, — цежу я, нащупывая ложку. Помогу-ка я капитану, пожалуй… Цилли уже ржет просто в голос, утирая выступившие слезы. Бас, чья физиономия сравнялась по оттенку с шевелюрой, тщетно пытается хоть что-то выговорить, но из глотки его вырывается только свист, точно из носика перекипевшего чайника. Соколова, метнув крайне недобрый взгляд на порождение лимбийского дьявола, участливо придвигает пилоту стакан с чаем.
— Варгусик, ты ведешь себя недопустимо… Нельзя так разговаривать со старшими, — растерянно шепчет Шухер, на его макушке проступают лиловые разводы — видно, от волнения и стыда за свой неупокоенный вовремя хвост.
— Так льзя или нельзя? Давайте определимся с моим статусом. Если я дитя неразумное — так могу вести себя как хочу, какой с меня спрос? А если новый штатный док — так тут и разговор другой, — невозмутимо парирует тот, набивая хавальники недобитыми мною пирожками. — И штаны б мне пошить надо, размахиваю тут причиндалами направо-налево, а в экипаже вон самки. У гуманоидов это неприлично.
— Убью-у-у!!! — орет Варг, отмерев, и швыряет в дьяволово семя тарелку. Шухер, неожиданно ловко уклонившись от этого НЛО, сгребает чадовище в охапку и рвет щупальца на выход. Цилли повисает на плечах у кэпа, готового к смертоубийству. Тася плачет. На всякий случай, а может, от оскорбленного профессионального достоинства. Сроду она еду не пересаливала и не недосаливала.
— Теперь мне гораздо понятнее и ближе лимбийские обычаи… насчет обращения с отпавшим хвостовым щупальцем, словно с древней ядерной боеголовкой, — бормочет себе под нос Ярка и, в свою очередь, хлопает по спине злобно хрипящего пилота, которому от бессильной ярости аж чай, видать, залился не в то горло.
— Алкаша вашего щас инсульт трахнет! — несется из коридора удаляющимся баском.
— Тась, не плачь, он просто мерзкий маленький утырок, врет он все, — вздыхаю я, протягивая роботессе салфетку. — Ну опять всю смазку на слезы переведешь… Ты самая красивая и самая лучшая повариха во вселенной.
— Заберите у него мое имя, я своего согласия быть ему мамой не давала! — всхлипывает та.
— Я бы его со страпелькой в один контейнер упаковала… чтоб уж все злосчастья Вселенной в одном ящике Пандоры хранились, — ворчит Соколова и свободной от долбания по Басовой спине ладонью пытается похлопать Тасю по руке. Кажется, ее больше всего возмутило предположение мелкого пакостника о чудодейственном влиянии мази от веснушек на девичью фертильность.
— Так, давайте поостынем, — предлагает бортмех, кое-как усадив брызжущего слюной Варга на место. — Как этот прихвостень умудрился папашкин курс медицины-то прослушать?
— Черная дыра его знает, я электроды лично Шухеру на голову лепил! — оправдываюсь я, обняв всхлипывающую Тасю за плечи. — Дыхание, наверное, задержал, и переклеил их на себя. Вероятно, он давно уже такой ушлый, просто помалкивал, чтобы не спалиться. Может, с самого начала.
— Бар-р-рдак! — рычит Варг, шарахая кулаком по столу. — Ни дисциплины, ни порядка, ни субординации! Поэтому мы в этом дерьме и оказались!
Экипаж дружно вздыхает, пряча глаза. Что тут возразишь?
Немного остыв и утешив себя отличным вишневым пирогом, а Тасю — похвалами за сей шедевр, приходим к неприятному выводу — мелкий мерзавец нам, как ни крути, нужен. Варг, конечно, рвется хотя бы породителя этого сатаненка на Ксену выметнуть, в компенсацию морального вреда, значит, но Ярка вовремя спохватывается, что оранжерея-то наша в запустении, сами мы незнамо где, провизия тает, а Шухер как раз агрономом стать мечтал или что-то вроде того. Подумав и немного успокоившись, кэп вызывает лимбийскую семейку на ковер, производит ротацию кадров, пообещав удушить тезку, если тот не будет держать языки за зубами, а бывшего дока, к его вящей радости, назначает бортовым озеленителем, велев убираться в оранжерею и щупал оттуда не высовывать.
Жизнерадостно мотая вновь девственно пустой башкой в такт нестерпимому скрежетанию в наушниках, Шухер убирается в лабораторию, дабы реализовать себя на давно вожделенном поприще. И тут же выясняется, что и образцы взяты сплошь не те, и анализы не дают исчерпывающей информации, и исследование требуется провести совершенно иное. Он неожиданно так воодушевляется своей новой миссией поиска на Ксене хоть чего-то хорошего (читай — съедобного), что стремительно ввинчивается всеми щупальцами в скафандр и выражает желание самолично по планете прошвырнуться, презрев все ее возможные опасности. Охваченный энтузиазмом, он спешно нагружается разнокалиберными контейнерами, бормоча под заменяющий нос орган про какой-то кремнезем и легкорастворимые элементы питания для овощных и прочих культур.
Меня, как самого свободного на данный момент от своих прямых обязанностей, и вступавшего в непосредственный контакт с местными, приставляют к нему в качестве сопровождения. Разумно — от моей зеленой макушки теперь и птеродактили, и кусты шарахаться будут. А Ярка просто из любопытства или от скуки напрашивается. Варгу не до нас — ломает теперь башку в рубке, как дальше быть. Да, надо бы напомнить доку, что местная флора предпочитает всем легкорастворимым элементам питания неосторожную фауну, не пренебрегая и инопланетной. Ксенофобией здешние кустики не страдают и в высшей степени толерантно относятся к представителям иных рас, не воротя чашелистики от стихийно нарисовавшегося нового блюда.
Пока Шухер с энергией тяпнутого альдебаранской цеце коборука носится взад-вперед, что-то выискивая, и ковыряет землю, мы бдим с бластерами наготове. Тут помимо птеродактилей еще и изгнанный экс-член экипажа где-то шастает, если его еще не стрескали, конечно. Соколова особенно старается, наверное, реабилитироваться хочет.
— Ярк, ты это… не бери в голову то, что доков Варжонок наплел. Про гарем я прикалывался. И в мыслях не было тебя в койку затащить, хоть с помощью веснух, хоть без, — говорю я ей.
— Было бы, из-за чего париться, — не переставая обшаривать окрестности глазами, отмахивается Соколова. — А то ты не видел, чем кончился подкат одного хвостатого мачо. Даже и без веснушек.
— Ну я вообще-то не лакиец в гоне и ухаживаю поизящнее. Когда хочу, — возражаю я, уже жалея, что завел этот разговор. Черт их поймет, этих женщин, уже все тайны вселенной, считай, повскрывали, а что у них в головах происходит — до сих пор загадка посложнее черной дыры. Подкатишь — нахал. Не подкатишь — козел. Старый добрый земной.
— Ты, может, и умеешь подкатывать поизящнее, а у меня методы универсальные, без индивидуального подхода, — флегматично отвечает Ярка и на всякий случай шугает примостившееся на кустике золотистое насекомое, заинтересованно вытаращившее было на нашу компанию свои фасетчатые глаза. Чего вот за обедом тогда надулась, если так пофигу?
— Короче, не люблю я просто все эти глупости, — решительно закругляет тему личных гуманоидных отношений Соколова. — Мне вот интересно, если из хвоста вполне приятного и интеллигентного лимбийца развилось ТАКОЕ, что же будет, отвались вдруг тыльная щупалка у самого этого ксено-Омена? Это, пожалуй, пострашнее страпельки выйдет.
— Надеюсь не дожить и не увидеть, — фыркаю я, а про себя отмечаю — девственница еще. Как пить дать. И к Варгусику не ходи. Но этот вывод я, пожалуй, пока придержу при себе.
Понемногу мы перемещаемся все дальше от корабля, и аромат свеженького чкмерули вдруг навязчиво вползает прямиком в мой только что отобедавший мозг. Затем к нему присоединяются и другие искусительные запахи. Это что, Рекичински тут так неплохо обжился уже где-то по соседству?! Скосив глаза, обнаруживаю к своему изумлению прямо-таки шведский стол, сервированный на сборную Земли по сумо, парящий над скромного вида цветочком.