Борис надел халат, неспешно подошел к столу и взял документ. Ничуть не удивился, что это оказалось письмо от Прошки из Лондона. Оно, как и положено, было завернуто в чистую бумагу, где значились номер и название документа. «Надо положить ее на место!» — подумал Борис. Машинально открыл обложку и взглянул на письмо…
Это был не тот документ, который они изучали накануне!!!
То новое письмо, которое возникло вместо старого, имело очень странное начало: «Государыня царица Софья Алексеевна!». Борис оторопел. Прочтя письмо, оторопел еще больше. Вот о чем там говорилось.
Прошка — этим именем по-прежнему звался автор послания — строил корабли в Голландии. Прошка намекал, что он только притворяется добровольцем, а на деле агент Софьи, который послан следить за царем Петром. Согласно его сообщению, ночью на 10 генваря 7206 года от сотворения Мира ему, Прошке, не спалось: страдал морской болезнью. Днем, девятого, оставив своих попутчиков в Голландии, десятник Петр Михайлов сел на корабль, плывущий в Англию. Царь взял с собой шестнадцать «волонтиров» да несколько слуг. Корабль был прислан лично герцогом Оранским — новым властителем Альбиона, призванным из Голландии после долгих лет революционных перипетий. Прошка, разумеется, понимал, что путь в Англию может быть очень опасен, еще и поэтому он не мог сомкнуть глаз. Ночью Прошка услыхал какой-то шум в каюте у царя. Прокравшись и заглянув в нее осторожно, шпион пришел в ужас. В помещении было два Петра. Один без движения лежал на полу, второй же, чрезвычайно на него похожий, стоял в окружении немцев (то есть англичан или голландцев). Далее Прошка утверждал, что немцы свиньи. Он клялся Софье в вечной преданности и на том заканчивал.
Новгородцев стал рассматривать листок, глядеть его на свет, тем самым убеждаясь, что бумага действительно трехсотлетней давности, ощупывать сургучную печать и вглядываться в почерк, бывший на удивление разборчивым.
В этот момент из-за стеллажей с громким воплем «С днем рождения!!!» выскочила Марина и выстрелила хлопушкой. Придя в себя, Новгородцев решил, что поздравление слишком уж американское, а потому оно ему не нравится. Конечно, вслух он ничего не сказал об этом, так как был человеком воспитанным, но догадался, откуда появилось новое письмо.
— Что, нравится? — спросила девушка.
Да, Боря должен был признать: два года обучения в универе не прошли даром для Марины. Он чуть не купился.
— Здорово владеешь языком, — сказал Борис. — Ну, этим, архаичным. И перо отлично держишь. У тебя есть гусиное перо?
Марина засмеялась:
— Нет, перо железное, от бабушки осталось! Догадался про бумагу?
— Как я понимаю, ты нашла пустой листок в каком-то деле. И, наверно, вырвала. Ай-яй-яй.
— И даже не один! Взяла с запасом!
— Возмутительно.
— Оцени печать! Это не сургуч, а просто краска! На балконе оставалась от ремонта! Видишь, вот накапала, немного подсушила, процарапала рисунок — вроде как печать!
— Долго же ты трудилась, — сказал Боря.
— Весь вечер! Захотелось сделать тебе сюрприз! Прикольное письмо получилось, правда?
— Просто сногсшибательное.
— Это подарок. Тебе сколько лет исполнилось? Девятнадцать?
— Девятнадцать, — Боря улыбнулся. — Спасибо. Повешу на стену в толстой рамочке.
Подарок в самом деле оказался впечатляющим. Пожалуй, самым приятным и неожиданным в жизни Бориса — в смысле, после ельцинского, конечно. Видимо, Марина положила на него немало сил и времени. С чего бы ей так делать? Боря наблюдал за девушкой последние три дня и сделал вывод, что она немного странная и очень суетливая. Сегодня ее мелкие каштановые кудри опять были уложены иначе, чем вчера. Студент сначала думал, что Марина непостоянна — отчего стал относиться к ней более настороженно, чем раньше, — но затем припомнил собственные поиски идеи и решил быть снисходительным. Заметил Новгородцев также то, что макияж его знакомой был не по-дневному ярким, парфюм не по-архивному вызывающим, а огромные ногтищи — большевистски-красными. Борису это сразу не понравилось, поскольку он, как приверженец всего традиционного, любил особ забитых, скромных и босых. Ну, то есть, он не то что бы уже любил одну из них, а просто примерял подобный образ, взятый из трудов учителей, на знакомых женщин. Позже Новгородцев рассудил, что, может быть, Марина влюблена. Вероятно, в того, кто дарит ей сережки и браслеты, тоже каждый день разные. Новгородцев простил свою сокурсницу за легкомыслие и понял, что, наверное, она идет на свидание после работы.