— Куда ехать-то?
Пауза затянулась. Пассажир уже уселся, обстоятельно поворочался в кресле, огляделся и пристегнулся ремнем, подергав его для проверки.
— На вокзал! — ткнул рукой вперед.
Хм… На вокзал. Не местный, похоже. Не москвич.
— На какой вокзал?
— А мне все равно, — радостно улыбнулся тот всем своим молодым розовым лицом.
Похоже, все же парень, не мужик. Вон, розовый и гладкий какой. И зубы на зависть, как в кино…
Кузьмич потерял зубы на Чукотке. Там работал за неплохие деньги и за хороший стаж. Вроде и питания всегда хватало, и всякие деликатесы вроде икры и красной рыбы — вволю, а зубы пришлось прямо там, на месте, менять на золотые. Можно было пластмассу белую, но пластмасса была слишком уж нестойкая — народ жаловался. Это теперь вон керамику ставят, так она крепче даже обычного зуба.
Денег на желтое хватило, и теперь по улыбке Кузьмича сразу вычисляли «свои». За своего он был и у цыган, и у каких-то кавказцев, сразу пытавшихся заговорить с ним по-своему. Кузьмич хмуро такие разговоры сразу прекращал и молвил сурово:
— По-русски говори!
— Ай, маладец! Правильно! Язык знать надо! — тут же кричали чернявые «свои» с полным ртом «рыжевья». — Где зубы ставил? Э?
— Чукотка.
— Ай, маладец! Земляк! — и даже накидывали «земляку» чуть сверху.
«На машину» — смеялись.
А что с машиной? Купил еще по открытке, заработав за долгие полярные ночи. «Шестерка» была тогда лучшей. Да она и сейчас среди тех, что с ручной коробкой передач — не худшая. И надежность опять же. Все, что могло поломаться, ломалось в первый год эксплуатации, пока была гарантия. А потом уж Кузьмич и сам мог, где приварить, а где и просто на проволоку посадить. Машина ходит, кресла не дырявые, пороги не проржавели. Чего еще надо?
— Говори точнее, куда везти. Я так не умею — на любой.
— Ну, давай тогда… Давай на самый дальний, что ли. Вот отсюда, какой самый дальний — туда и давай, — широко улыбался пассажир.
Обкуренный, что ли? Или еще что… А, хотя — какая разница? Слева под сиденьем у Кузьмича лежала большая отвертка. А под левой ногой — монтировка. Он давно никого не боялся и опасался только за машину. Купить новую даже на свою не самую маленькую пенсию он бы уже просто не смог. А залезать в кредиты не считал возможным при своем возрасте.
На дальний? Это значит, на Савеловский, если ехать правой стороной. Раз о цене не спрашивает, значит, заплатит, сколько скажешь. Ну, поехали тогда.
— А что такой хмурый? — скалился пассажир.
— Чего?
— Ну, недовольный вы какой-то. Случилось у вас что? Или просто так?
— Просто так, — процедил Кузьмич.
— Или здоровье? — не унимался пассажир. — Почки и печень? Или спина? Угадал? Спина, да? Это все от вождения.
— От старости это, — буркнул недовольно.
— Да какая же старость в шестьдесят? В шестьдесят только жизнь начинается! Свобода, воля и покой. И никаких обязанностей.
— Шестьдесят пять! — выпрямился гордо Кузьмич.
Все-таки еще нормально выглядит, раз меньше дают. Да и сам не забывает рекомендаций врача, соблюдает режим и порядок, бреется регулярно и в парикмахерскую — раз в месяц, как по расписанию. Хотя, да — глянул он в зеркальце — седина не молодит.
— Шестьдесят пять! — уважительно присвистнул молодой. — Хотел бы я вот так, как вы, в шестьдесят пять-то!
— Все еще будет. И шестьдесят пять — будет.
— Правда? — обрадовался чему-то пассажир и даже засмеялся от радости.
Когда смеются от радости — это совсем другое дело, чем, когда от щекотки или просто из вежливости, чтобы начальству потрафить, старый анекдот вдруг вспомнившему.
Нет, все же надо его побыстрее довезти. Нефиг кататься с таким по городу. Вон, поговорить хочет, а Кузьмичу сейчас как-то больше тишина милее. А если побыстрее, то вот сюда… Потом по-во-рот, а тут чуть подрезать под истеричный гудок блестящей свежим лаком «дамской» машинки, свернуть во двор и выехать к арке.
— Ну, вот. Тут сразу три вокзала — выбирай, какой хочешь.
— Да ну? Вот тут — целых три вокзала? — опять заулыбался пассажир. — Это хорошо. Это просто здорово. Сел — и пое-ехал! — пропел он мелодично, отстегивая ремень и открывая дверцу.
— Э! Э! — очнулся Кузьмич. — А деньги?
— Ах, деньги! — хлопнул себя по лбу, уже выйдя, розовощекий. — Да, я же обещал! Ну, вот, держи.