Задержись Исаев еще на минуту-две в своей засаде, и он бы наверняка заметил, как шестеро полураздетых румынских солдат с узелками одежды и оружием в руках покинули свое укрытие за сваями моста и бесшумно проскользнули к нашему берегу. Но Исаеву пора было возвращаться: Хомов и Старков уже ждали его там, в окопе.
Бой начался неожиданно. Не успели на левом фланге отстучать автоматная очередь и громыхнуть два гранатных разрыва, как с того берега по заставе открыли ураганный огонь. Огненный вал лег у самого берега и медленно покатился вглубь, перешагнув окоп у моста и дзот-1. И тотчас на мосту в поредевшей тьме замельтешили фигурки атакующих.
— Огонь! — скомандовал Хомов и припал к пулемету.
Справа и слева дружно защелкали выстрелы: это Старков и Исаев поддержали его из винтовок.
Первый вал атаки захлебнулся, едва докатившись до середины моста, но сзади уже надвигался второй, третий…
Одна за другой вырастали перед Хомовым цели. Прямой кинжальный огонь гнул их к земле, швырял в стороны, рвал на части. Сама человеческая плоть протестовала против этого насилия, животный страх гнал их прочь, но страх еще более великий снова толкал вперед, под этот роковой, губительный огонь.
По характеру своему Хомов был человеком добрым, скорее даже мягким. Он смотрел на мир глазами полюбившихся ему героев книг и старался во всем следовать им в жизни, свято чтя законы чести, достоинства, благородства. Он был убежден, что человек по природе добр и предназначение его в жизни — творить добро, счастье, а не убивать себе подобных. Но в эти минуты он не ведал сомнений. Враг пришел на его землю, чтобы нести зло, и он, Хомов, волею обстоятельств оказавшись с ним лицом к лицу, не мог допустить этого.
Тем временем переправившиеся на наш берег вражеские лазутчики вышли в тыл наряда Хомова и залегли за краем насыпи в ожидании благоприятного момента.
Враг усилил огонь по заставе и бросился в новую отчаянную атаку на мост. Ценой больших потерь ему удалось прорваться почти вплотную к окопу, который защищали трое пограничников. Те шестеро, которые затаились за насыпью, видимо, решили, что их час пробил. Чтобы не испытывать судьбу, один из них швырнул в окоп гранату. Лишь после этого лазутчики бросились на насыпь. К счастью, граната перелетела окоп и скатилась с бруствера. Ее взрыв заставил Старкова обернуться, но было уже поздно. Завязалась рукопашная схватка. До последнего момента ничего не подозревавший Хомов продолжал вести огонь по атакующему противнику. Удар по голове отбросил его от пулемета. Израненные Старков и Исаев, отбиваясь от наседавшего врага, отходили по ходу сообщения к заставе. Они слышали, как в самом начале стычки захлебнулся, умолк пулемет, и мысль о гибели Аркадия болью отозвалась в их сердцах.
Отзвуки боя долетели до Чернова в самый неподходящий момент. В немецкой каске, в полный рост стоял он на берегу и сигналил фонариком. В другой его руке была зажата граната. А с румынской стороны на этот огонек осторожно выруливала саперная лодка. Несколькими минутами раньше Чернову вместе с Костиным и Алешиным удалось захватить вражеского лазутчика с той стороны, и вот теперь они готовили ловушку остальным.
До прихода проверки все было спокойно. Их «секрет» нес службу на правом фланге в районе «редкого кустарника», в том месте, где река, закругляясь излучиной, вплотную подступала к шоссе. Опытный, хитрющий Тимушев, командир 3-го отделения, появился вместе с Овсянниковым, как всегда, внезапно, точно вырос из-под земли. Но Чернов тоже не лыком шит: пропустил проверку почти над собой и — в спину: «Пропуск!»
— Так заика может получаться, — сказал Тимушев. Сержант был по национальности коми и, когда волновался или торопился, говорил с сильным акцентом.
— Не робей, воробей, — пробурчал себе под нос довольный Чернов.