Положение было серьезным. В разгаре была атака на мост, которую дзот-2 обязан был активно поддержать огнем всех своих калибров, но и допустить высадку противника на наш берег с выходом во фланг обороны заставы никак было нельзя. Оставив в дзоте большую часть отделения во главе со станковым пулеметчиком Родионовым для выполнения основной задачи, Дутов вместе с Тимушевым, Муртазиным, Клементьевым и Семеновым скрытно по траншее выдвинулись к самому берегу и затаились в ожидании вражеского десанта.
Враг не заставил себя ждать. Три надувные саперные лодки быстро приближались к берегу. Григорий Дутов приказал приготовить гранаты. У него их было пять. Воевать можно. Пусть только подойдут поближе. К самому берегу. Вот так. Ну, еще… Григорий старался отвлечь себя, сосредоточиться на чем-то менее существенном, только бы отогнать подступившую вдруг к горлу тошноту, унять дрожь в руках и теле. Начинался приступ малярии. Это он почувствовал еще в дзоте, когда зябкая, колкая дрожь растеклась по телу и вялой тяжестью стали наливаться руки. Григорий схватил малярию в Леово, в комендатуре на учебном пункте, где до прибытия на заставу обучал молодых пограничников, и теперь время от времена страдал от ее изматывающих приступов. Он боялся этого своего состояния и обычно старался оттянуть момент полной прострации, подавить ее своей активностью. Болезнь выжимала из него все силы, он из нее — душу. Так они и мучили себя обоюдно в строгой тайне, и вряд ли кто на заставе догадывался об этом. И вот теперь, в самый неподходящий момент, предательский недуг снова бросал ему вызов.
Враг уже достиг мертвой зоны, где берег не простреливался из дзотов, и, уверенный в успехе, действовал беспечно. Все три лодки сошлись почти вплотную, и так, сомкнутым строем, подходили к берегу. Уже плоскими светлыми пятнами рисовались в сумеречном свете лица солдат, слышались короткие, резкие слова команд.
Григории сжал в непослушной, обмякшей руке гранату. Не без труда поставил на боевой взвод. Холодная испарина покрыла его лоб. «Только бы добросить», — подумал он и громко скомандовал: — Огонь!
Пять юрких гранат, описав короткую дугу, одна за другой рванули в гуще вражеского десанта. И тотчас крики раненых огласили берег. Не давая врагу опомниться, пограничники наращивали и наращивали свой удар. Вслед за гранатами в ход пошли винтовки и карабины. Пули, пущенные почти в упор, настигали и разили обезумевших от страха вражеских солдат повсюду: в воде, в еще державшихся на плаву понтонах, в прибрежных камышах. В численном отношении превосходство десанта было подавляющим, но внезапность удара и решительность засады предрешили исход этой скоротечной схватки. Все три тяжело груженных понтона с людьми и оружием пошли ко дну. Место было не таким уж мелким, и те, кто уцелел, в диком страхе и ужасе цеплялись друг за дружку, не помышляя больше ни о чем, кроме спасения, и тем ускоряли развязку. Прозвучало еще два-три запоздалых выстрела-шлепка по пустынной глади реки, и Дутов приказал отходить.
Противник, видимо, понял наконец, что десант его напоролся на засаду, и открыл по берегу ураганный огонь. Но было поздно: вся пятерка пограничников уже укрылась в дзоте.
Перестрелка со стороны моста и насыпи мало-помалу затухала. Судя по всему, наша атака увенчалась успехом, но по-прежнему не было связи между дзотами, и обстановка была далеко не ясна. Действовать же на свой страх и риск Дутов не решался. Чувствовал он себя все хуже и хуже, поднялась температура, трудно было дышать. Его бросало то в жар, то в холод. Завернувшись в плащ-палатку, он пристроился в углу дзота рядом с убитым Рымарем и тщетно пытался унять лихорадку. Он собрал в кулак всю свою волю. Люди ждали от него решений, и он не имел права так раскисать. Он обязан был что-то делать, решать, действовать без всяких скидок на свое недомогание.
Гранаты кончились, боеприпасы подходили к концу. Дутов приказал прекратить огонь и подозвал к себе Тимушева. Он решил послать сержанта в дзот-3, где, по его расчетам, должен был находиться теперь начальник заставы, с задачей выяснить обстановку. Дутов понимал, что при нынешнем его положении отпускать Тимушева он не имел права, и в то же время ловкий и смекалистый Миша Тимушев больше всех подходил для этого задания. Выслушав лейтенанта, сержант не двинулся с места, будто ожидал услышать от Дутова что-то им недосказанное.