Полуторка тем временем благополучно проскочила дамбу и, не доезжая метров сорока до противотанкового рва, резко затормозила и сползла в кювет за обратным скатом насыпи. Груженная боеприпасами машина была с номером леовской комендатуры, и старший лейтенант Константинов без труда узнал в шофере пограничника Березина.
— Ну и ну! — покачал он головой. — Ехал, значит, на пороховом складе прямо в рай…
— Так надо же, товарищ старший лейтенант, — смущаясь, ответил Березин.
Убедившись в тщетности своих усилий уничтожить машину, надежно прикрытую насыпью, враг неожиданно вновь перенес огонь, своей артиллерии в наш тыл и с яростью обрушился на шоссе. Но шоссе было пустынным, и можно было только недоумевать, наблюдая за этой новой выходкой вражеских артиллеристов. Все прояснилось, когда в расположении опорного пункта появился Ворона. Неугомонного ефрейтора трудно было узнать. Весь перепачканный землей, с побуревшей от крови штаниной, растерянный и тихий, он с трудом держался на ногах. В руках у него была немецкая офицерская фуражка.
— Накрыло нас, товарищ старший лейтенант… Мэнэ в ногу шыбануло, а Карамонкин — тикать. Я горланю: «Стий!» А вин стрикача… Туточки воны його и взялы у пэрэхрестье… Прямое попадание… Оцэ и всэ, що осталось… — И Ворона швырнул на землю немецкую фуражку с крикливой петушиной тульей.
ГОРЕЧЬ
Если судьба в общем-то справедливо воздала Карамонкину за его предательство, то все, что случилось два часа спустя почти на том же месте, никак не укладывалось в голове у Тужлова. Это было похоже на кошмар, жестокий сон, который хотелось поскорее забыть, навсегда вычеркнуть из памяти. Но Тужлов уже знал наперед: сколько бы он ни прожил на свете, это останется с ним навсегда, такое ни забыть, ни вычеркнуть из памяти невозможно…
Когда в два часа дня на вершине Стояновского кряжа показались передовые части 108-го кавполка, ничто не предвещало беды. Напротив, если после неудавшейся танковой атаки противник не давал ни минуты передышки, бросал на мост новые и новые силы, пытался форсировать реку, атаковал заставу с флангов, осыпал ее артиллерийским и минометным огнем, то теперь он как-то сник и присмирел. Впервые за долгие, неизмеримо долгие десять часов непрерывных тяжелых боев защитники «Береговой крепости» вздохнули с облегчением. Уже разносился по траншеям зычный украинский говорок Вороны, сопровождаемый дружным смешком, а это значило, что жизненный тонус заставы снова был на должном уровне.
— …Шо, пиджав хвоста цэй Антонеску! Баче, сука, молоко, да рыло коротко!.. Полиз у вовкы, а хвист собачий!..
— Ворона, я знаю, чего ты стараешься, — говорил Петрунин, рискуя привлечь к себе внимание ефрейтора, к которому вернулось красноречие, — беляка ты все-таки проворонил, это факт, во-вторых, крепко подпортили тебе образ…
— Якый такый образ?
— Обыкновенный, птичий.
— Ты, Петруша, говори, да не заговаривайся.
Старшина потчевал пограничников студеной водой из расчищенного колодца и ароматным крестьянским хлебом, который только что вместе с патронами доставили на заставу стояновские ребята из ополчения — Таукчи и Монастырлы.
По опорному пункту из рук в руки ходил боевой листок, выпущенный Дутовым. Там было написано:
«Товарищ! Враг рассчитывал уничтожить нашу «Береговую крепость» за тридцать минут. Мы держимся уже десять часов! Бьем и будем бить фашистов! Смерть захватчикам! Вечная память погибшим героям — Кайгородову, Рымарю, Корнееву, Мальцеву, Вихреву, Зорину, Чернову, Романенко, Тугореву, Тихому».
Между тем один из эскадронов кавполка спустился с кряжа и в конном строю приближался к заставе. В арьергарде на конной тяге двигались две противотанковые пушки. «Теперь воевать можно», — думал Тужлов, с гордостью и волнением наблюдая из траншеи за четким строем кавалеристов. Молодцевато шли конники, красиво, будто и не было у них за плечами трудного, многочасового марша сюда, к границе.
Первый взвод уже достиг дамбы и вышел из-под защиты насыпи, но, вопреки ожиданию старшего лейтенанта, эскадрон не спешился, а продолжал движение в прежнем порядке. Тужлов быстро обернулся: вражеский берег молчал, и в этом молчании чувствовалась скрытая угроза.
…Минут через пять, когда огонь вражеской артиллерии ослабел и можно было приблизиться к тому месту, где еще недавно в красивом строю двигался наш эскадрон, Тужлов и Константинов увидели страшную картину. На перепаханной, обожженной взрывами земле в жутком, невообразимом хаосе смешались люди, кони, техника. Стоны раненых, всхрипы и ржание недобитых лошадей, немой вскрик отчаяния. Молодые сильные ребята — смерть повергла их внезапно, не спугнув с лиц умиротворенности и спокойствия.