— Приехали, — без энтузиазма заметил Дамин, тяжело переводя дыхание и поправляя съехавшие с плеч лямки вещмешка. — Отцепляй вагон!
— Ладно каркать, отцепщик, — сказал Макаренко. — Отдышись. — И взял у него с плеч вещмешок.
Сверившись с картой, я принял решение вернуться к исходной точке, к двум протокам, и снова попытать счастья. Но ситуация в точности повторилась, с той лишь разницей, что левая протока оказалась еще короче. Настало время сделать первый привал и выйти на связь с заставой, и я объявил часовой отдых.
Макаренко быстро развел костерок, подогрел консервы, и мы перекусили без всякого аппетита, устроившись на мягком подлеске из папоротников и молодого бамбучника. Потом Дамин в условленное время связался с заставой. Выслушав меня, майор Хобока, похоже, не огорчился.
— Не расстраивайся, комиссар, этого следовало ожидать, — сказал он. — Сориентируйся и иди по азимуту. Главное теперь — снова выйти на водосброс между вулканами. Понял? А тут, где бамбук, поставь пунктирчик. Ну, держи хвост пистолетом! «Керчь» надеется на вас!
— Спасибо, — поблагодарил я. — Конец связи. — И вдруг заметил устремленный на меня вопрошающе взгляд Беседина. — Да, «Керчь», «Керчь»! — закричал я в микрофон. — Есть что для Беседина?
— Пока нет. Если будет, сразу сообщим, — пообещал радист. — Конец связи.
Перед схваткой с бамбуком мы перегруппировали силы и вооружились армейскими ножами. Вперед выдвинулся Макаренко с топором. И сражение началось. Бамбук оказался упорным противником. Он рос так густо, а его зеленые прутья были так гибки и прочны, что продвигались мы вперед крайне медленно и с большими трудностями. К тому же весеннее солнце пригревало довольно основательно, и мы страдали от духоты, от однообразной тяжелой работы, а главное, от того, что никто не знал, что нас ждет впереди. Дамин заметно сдал, и Беседин взял у него рацию. Казалось, не уставал лишь Макаренко, как автомат, работая топором, при этом еще и напевая вполголоса. Время от времени мы с Бесединым подменяли его, давая передышку. Пробовал подключаться и Дамин, но орудовал топором на редкость неловко, хотя и пытался оправдаться перед нами:
— Вот если бы мачете, тогда…
На что Макаренко простодушно заметил:
— Плохому танцору, знаешь, что мешает?
— Не знаю.
— Как-нибудь скажу. По секрету, — пообещал сержант и невольно развеселил нас с Бесединым.
Эта шутка, как ни странно, добавила нам уверенности.
— Дамин, а тебя ждет кто-нибудь, есть девушка? — спросил вдруг Беседин.
— Наивный ты человек, — усмехнулся Дамин. — Ждет или дурнуха, у которой нет парней, или мымра, которая свою честь пуще себя бережет. А я не обольщаюсь. Трезво оцениваю ситуацию.
— Выходит, трезво мыслить — значит не обольщаться. Я так вас понял? — спросил я у радиста.
— В данном случае так.
«Интересно получается, — подумал я, — логика, мысль — все как будто присутствует в его рассуждениях, нет только чувства, души. А что логика? Что она одна? Если б только по логике, то Наташке определенно следовало бы быть моей женой, ведь мы еще со школы дружили, а она взяла и полюбила другого. Да и мне бы по логике давно полагалось ее забыть и жениться на другой, не тянуть здесь холостяцкую лямку, а я вот не могу, тяну ее третий год. Надеяться вроде и не на что, а все-таки надеюсь…»
Дамин между тем вел полемику с Бесединым. А этот Дамин нахал, подумалось мне. Мало того, что Макаренко с Бесединым несут его вещмешок и рацию, так вынуждены еще терпеть его подначки.
Так, по крохам отвоевывая пространство у бамбука и отвлекая себя разговорами, мы упрямо продвигались вперед вплоть до самых сумерек. С короткими передышками на отдых и чтобы сориентироваться. К концу дня у каждого из нас появилось нечто вроде бамбучной аллергии.
— Надо же, — сокрушался Дамин. — А во Вьетнаме бамбук считают символом скромности!
— А я слышал, — отозвался Беседин, — что в древнем Китае бамбук был самым изощренным орудием пыток.
— Хлестали им, что ли? — спросил Макаренко, показывая свои избитые в кровь руки.
— Нет, не то, Макар, — бесцеремонно вмешался в разговор Дамин. — Жертву плашмя подвешивали над молодыми сильными стеблями, и этот скромник бамбук, быстро подрастая, протыкал несчастного насквозь.
— Фу ты, — покривился Макаренко. — Не говори мне такое на ночь. Спать не буду.
— После такой работенки заснешь, как младенец, — пообещал Дамин.
— Да, кстати, — вспомнил я, услышав слово «младенец», и посмотрел на часы. — Скоро у нас сеанс с заставой. А пока давайте сориентируемся. Надо же нам где-то ночевать.