Она была не без таланта, не без красоты и не без очарования. Прелестны были ее черные глаза, которые она умела с особенным выражением останавливать на всяком человеке, внимание которого хотелось привлечь. Тому чудилось, что они в него так и впиваются, ее большие, очень темные глаза!
Женщины, как правило, чувствовали себя под взглядом Надежды Самойловой неуютно. Ну а некоторым мужчинам эти глаза очень даже нравились! Среди их жертв был, как уже сказано, Кравецкий, а также Виктор Крылов — молодой драматург, который однажды наскандалил за кулисами у Асенковой, а после того переметнулся к Самойловой. В число Наденькиных обожателей попал и чиновник дирекции Императорских театров Крутицкий, который очень постарался расположить мнение своего начальника, Гедеонова, к Самойловой. Ему это удалось, так что Надежда получила бы в театре полный карт-бланш, да вот беда: публика зевала на тех спектаклях, в которых она была занята и которые приобретали от ее игры странный оттенок чопорности и ханжества. Скучный водевиль — это ведь несовместимые понятия! Однако теми вечерами, когда шли спектакли с Асенковой, был полный аншлаг, это страшно бесило и Самойловых, и Кравецкого. Они соединили усилия для того, чтобы «погасить эту искусственно засвеченную звезду», как выразился однажды Кравецкий. Правда, сделать это было нелегко!
Асенкова блистательно провела в своем полубенефисе[17] водевиль «Полковник старых времен» (опять с переодеванием в мужской наряд и демонстрацией обворожительных ножек), прелестно сыграла дочь мельника в «Русалке», а потом появилась в роли Вероники в мелодраме «Уголино», написанной Полевым на один из сюжетов «Божественной комедии» Данте.
День для премьеры был выбран неудачный: в Большом Каменном театре в тот вечер танцевала знаменитая Мария Тальони. И все же Александринка была полна, зрители топились на улице, ловя отрывочные реплики, долетавшие из зала.
«Давали «Уголино», — записал в те дни в своем дневнике один из современников событий. — Асенкова так мила, что на нее должны собраться смотреть из отдаленных концов Европы. Это какое-то обворожительное полунебесное существо, которое, кажется, на минуту только посетило землю и тотчас упорхнет назад».
Странное пророчество… Самой Варе именно в те дни стало казаться, что она не задержится на тверди земной и скоро принуждена будет покинуть своих друзей и все, что она любила в этом мире…
Белые ночи и прежде-то вызывали у нее ощущение тревоги и сильной усталости, а в тот год она почувствовала себя совсем больной. Затревожилась маменька, затревожились врачи… А самой Вареньке стало настолько плохо, что она задумала попросить об отпуске. И отпуск ей был предоставлен — для проведения его в Ораниенбауме, куда актриса была приглашена великим князем Михаилом Павловичем и его женой (дворцы и парки Ораниенбаума принадлежали им, да и вообще на сей уездный город супруги смотрели как на свою собственность). Однако накануне отъезда туда Варе пришлось вместе со всей труппой отправиться в Петергоф: отдыхающие там император с семьей пожелали увидеть водевиль. «Ложа первого яруса, или Последний дебют Тальони», написанный Василием Каратыгиным. Это был забавный пустячок (по отзыву самого автора), высмеивающий рабское преклонение перед всем иностранным, и за это он очень нравился императору.
Приняты актеры были весьма любезно, и Николай Павлович даже представил Варю Асенкову императрице. Это случилось в саду, на прогулке.
— Вы очень талантливы, — любезно сказала Александра Федоровна. — Сожалею, что не имела возможности увидеть вас в «Гамлете», говорят, ваша бедняжка Офелия была необыкновенно хороша, но я не большая любительница Шекспира. Зато я отлично помню вас в «Эсмеральде»…
Она оперлась на руку мужа и улыбнулась.
Воистину — sapienti sat…
Варя сделала реверанс, чтобы иметь возможность спрятать глаза, которые начали наливаться слезами. Но она все-таки была актриса, хорошая актриса, и справилась с собой.
Николай Павлович смотрел на ее склоненную голову. Она стала еще красивее, эта девочка, и вскружила голову многим мужчинам. Ему приятно смотреть на нее — но вот уж не более! Очень глупо, что она слишком много возомнила о себе из-за тех несчастных серег… Он решительно не считал, что хоть косвенно виновен в этом! Жаль, что Александрине взбрела в голову причуда: непременно познакомиться с Асенковой. Неужели до нее дошли нелепые слухи о том, что ее муж делал авансы именно этой актрисе — авансы, которые она якобы не пожелала принять?
Какая глупость… Разве Александрина не знает, что одна царит в его сердце? Все остальные, в том числе эта Асенкова, какой бы там хорошей актрисой ее ни считали, не более чем мимолетные развлечения. О боже! Да что он, не понимает: девочка, о которой то рассказывают всякие гадости, то которую превозносят как оплот добродетели, со всех ног бросилась бы отдаваться царю, если бы он поманил?! Хватило бы одного намека… но все дело в том, что делать какие бы то ни было намеки ему не хочется.