Словно ничего и не изменилось – он пришел ко мне спустя месяц, закованный в металл брони, и зелень, и странную ожесточенность. Он сел на свое кресло, что стояло напротив моего, и поджал губы, отчего те, и так узкие, стали еще уже и острее.
– Вы имеете ввиду слухи? Надо же, я думал, вы никогда не выбираетесь из своей халупы, однако они все же дошли и до вас.
Мой дом не был халупой, однако переубеждать Локи – что сражаться с волнами океана в шторм, невозможно и бессмысленно. Я лишь посмотрел на него – немного с укором, но он только отмахнулся и произнес – серьезнее, вдумчивее, убеждая.
– Ничего не было.
Их застали в одном из крыльев дворца – слухи, дошедшие до меня, описывали их двоих, его, обнимавшего ее – вдали ото всех, и я не имел ни малейшего представления, насколько они были правдивы, были ли, и если да – насколько верно отражали истину. Эхо сомнения, наверное, все же отразилось во мне слишком отчетливо, словно в зеркальной поверхности, потому что он вдруг оскалился – напоминая и являя собой то, чем он и был – опасностью и яростью.
– Я говорю правду. Это ведь то, что я должен здесь делать? Говорить правду.
И я верил ему, потому что уже знал его и знал то, чем Джейн была для него. Я сказал ему об этом – о своей вере, и он словно бы немного утих – но не успокоился, не до конца.
– Как ко всему отнесся Тор?
Локи лишь безразлично пожал плечами – его волнения, те самые, в которых он тонул и задыхался, лишь отчасти были связаны с его братом.
– Он в ярости, – ответил Локи.
Я покосился на него, отмечая – про себя, – что не ожидал ничего другого.
– И, несмотря ни на что, вам не доставляет это никакого удовольствия.
Их отношения всегда были, как когда-то Локи выразился, довольно сложными, и эта ситуация должна была их еще несколько усложнить. Отвечал он негромко и ровно, тщательно подбирая слова, используя их аккуратно, осмотрительно:
– Его ярость для меня не имеет значения, но она выльется на Джейн – рано или поздно.
Я не мог оставить его утверждение без внимания – оно было странным, боязливым, словно дикий зверь, и я не знал, как верно подступиться к нему. Я отметил очевидное.
– Он любит свою жену – разве он способен причинить ей вред?
Локи глядел бездонно и застывшее, и руки его, сцепленные на груди, были покойны, словно вода.
– Да, любит, – ответил он, и в ответе том – лишь увядшие туманы, – но он по-прежнему опрометчивый, недальновидный и избалованный мальчишка, а гнев ослепляет его.
– Однако вы не опровергаете ничего, чем бы оно ни было.
Слухи загорелись ярко и внезапно, бродили долго, обсуждаемые, окрашиваемые в новые подробности, словно в цвета, но никто – никто не знал наверняка, что произошло на самом деле. Молчал Локи, молчала и Джейн.
– Зачем? – произнес он тогда. – Пусть каждый думает так, как пожелает.
Пусть и спорный, но это был все же его выбор.
– Как Джейн относится к ситуации?
Если он что-то и испытывал в то мгновение, то никак не выдал своих чувств, лишь его лицо, и так бледное, стало еще бледнее и острее. Он говорил отстраненно:
– Она верна своему супругу.
Я покачал головой.
– Вопрос не о верности, Локи, а о ее отношении.
Была ли она расстроена или равнодушна? Пыталась ли она бороться с теми слухами, расцветшими диким ядовитым цветком, стеблями своими опутавшим ее ноги, ее тело, ее стремления, или же оставила все на милость судьбы?
– Она делает вид, будто ничего не произошло.
Очевидно, это была верная реакция на происходящее, единственно правильная – со временем все забудется; все пройдет, растворится во времени памятью и больше никого не потревожит.
И все же:
– И это вас не устраивает.
Его недовольство – происходящим или же ею – было очевидным и открытым, словно незаживающая, слишком долго и упрямо незаживающая рана. Его заинденевшие губы едва подчинялись ему:
– Мне нет до этого дела.
И то, что он солжет, мне стало ясно ровно за секунду до самого обмана.
Я полагал – до последнего, будто его проблема – главная и едва ли не единственная – заключалась в его неспособности любить, однако я слишком постарел, чтобы увидеть немного раньше – дело было вовсе не в этом. Я попрощался с ним в тот день, замкнутым и тревожным, произнося привычное – на сегодня все, и он только едва ощутимо кивнул мне в ответ.
Дело было в том, что он отталкивал всякого, кто любил его и кого он мог полюбить сам.
***
– Вас не было несколько месяцев. Это как-то связано с нашим последним разговором?
Он лишь покачал головой, и стальные блики его одеяния нашли путь к его глазам и отразились в них металлическим и неукоснительным сиянием.
– Нет, нисколько.
Чувство, что он не был расположен к беседе, не покидало меня, однако он все же пришел, и я решил попробовать разговорить его. Последняя новость, пришедшая из дворца, пробудила во мне дурные предчувствия, стылые и промозглые – я не мог оставить их без внимания. Впрочем, вглядываясь в лицо младшего принца, ища и не находя в нем и мимолетного чувства (лишнего, нежеланного), я начинал верить, что ошибся. Однако я слишком хорошо изучил его, чтобы слепо полагаться на проявление его эмоций.
– Насколько я знаю, ваш брат ожидает наследника.
Он промолчал – ничего не изменилось в нем.
– Вас это не трогает?
– Ничуть.
– Мы договаривались, что вы будете говорить правду, Локи, – произнес я негромко и мягко, впрочем, все же добавляя укоризны, и он не ответил ничего, однако я видел – сквозь прозрачный лед его лица проступало темное, мрачное, болезненное, разрасталось кровоподтеками, крупными и страшными.
Отношения Тора и Джейн не должны были измениться – они остались бы ровно такими же, какими и были изначально, небрежными, неосторожными и неглубокими – с ребенком или без, и не это – возможность укрепления их связи – тревожило Локи. Но в их треугольнике, где каждый оказался один на один с собственными страхами и сожалениями, появлялся еще один, дополнительный угол, тот, что безвозвратно отнимет все внимание Джейн, ее заботу и ее любовь.
И если Локи едва ли видел соперника в старшем брате, несмотря на тот факт, что он годы являлся ее законным супругом, то ребенок – то, что Джейн будет любить беззаветно и вопреки всему – мог отнять те последние крохи тепла, что он считал по праву своими, которыми он довольствовался.
***
– Вас по-прежнему мучают кошмары?
Я видел это – по тому, как он держался, по тому, как белели костяшки его пальцев. Его взгляд был устремлен вдаль, туда, в окно, где уже смеркалось. Стоял поздний вечер, омываемый тучами, огибаемый непредвиденным, нежданным морозом.
Ничего не изменилось.
– Вероятно, вам стоит разобраться с их источником?
Он чуть повернул голову, словно не желая смотреть на меня и видеть меня, и так было всякий раз, когда он был не готов признаться в своей беспомощности, но и не мог отказаться от нее, избавится от нее.
– Это едва ли возможно.
– Связано ли это как-то с последними новостями об иных мирах? – осторожно начал я, стараясь быть как можно аккуратнее, не задеть, не поранить, но ужас, этот промозглый ужас успел проникнуть в сердца каждого и оставить свои порезы, глубокие, незарастающие, незаживающие. – Будто бы половину населения каждой планеты просто… уничтожают?
Он ничего не сказал, но ответ его лежал передо мной в скорбности его молчания.