Первым вошел Иван Дубовецкий. Высокий, здоровый парень, он производил впечатление красавца.
— Попутал грех, — сказал он, — этих самых Петрова да Иванова я еще знал, когда они в бегах тут околачивались. Первые воры, и, сказать правду, боялся я их: не пусти ночевать — двор спалят, и пускал. Ну, а потом они, значит, в Питер ушли, а там стали мне лошадок приводить, и задешево. Я и брал. С одной стороны, ваше благородие, дешево, а с другой — опять, и боялся я их, — чистосердечно сознался он.
— Знали вы, что это лошади от убитых извозчиков?
Он засмеялся.
— Смекал, ваше благородие, а спросить не спрашивал. Боязно. Раз только сказал им: «Вы, братцы, моих ребят не замайте!» Они засмеялись да и говорят: «А ты пометь их!» Только и было разговора!
Его отослали и вызвали его брата.
Совершенная противоположность Ивану, Василий был слабогрудый, бледный, испитой парень. Он тяжело дышал и упорно кашлял глухим кашлем.
— Ничего не знаю, — сказал он, — брат всем делом владеет, а я больной, на печи лежу.
— Знал ты бродяг Петрова и Иванова?
— Ходили такие. Раньше даже ночевали у нас, брат очень опасался их.
Мы снова позвали Тасина.
Слова Келчевского, видимо, оказали свое влияние.
— Припомнил я их, — сказал он сразу, как вошел. — Петров один, а другой Иванов. Петров тоже и не Петров, а беглый какой-то… Познакомился я с ними, когда они в Царском жили, а потом ушли в Питер и оттуда мне вещи привозили. Их там шайка целая. Всех-то я не знаю и никого не знаю, а только главное место, где они сбираются, — это будки на шоссе.
— Девять и одиннадцать? — спросил я. — Славинского и Сверчинского?
Тасин тотчас закивал головою:
— Вот, вот! У них все гнездо! Там они и живут, почитай, все!
— Все. А ты кого знаешь из них?
— Только двоих и знаю.
Больше от него узнать было ничего невозможно. Мы собрались уезжать.
Двух Дубовецких и Тасина при нас же отправили с конвоем в Петербурга следом за ними поехали и мы сами.
Келчевский потирал руки:
— Ну, значит, эти душители все у нас!
— Надо думать!
— Скажите, пожалуйста, — обратился ко мне Прудников, — откуда вы узнали про этих… ну, как их… сторожей?
— Про Славинского и Сверчинского, — ответил я, — очень просто. Я был у Славинского.
— Были?! — воскликнул Келчевский.
Мне стало смешно.
— Я эту ночь ночевал у него в сторожке, — сказал я и передал все происшедшее.
— Видимо, этот Мишка у них штука не малая, — окончил я.
— Значит, их всех и арестовать можно?
— Можно, но надо уловить момент!
— Отлично, — засмеялся Прудников, — сперва уловим момент, потом их! Поручаем это всецело вам.
Я поклонился.
Мы приехали в Петербург.
Я отправился домой отдохнуть и позвал к себе Ицку, а Келчевский с Прудниковым поехали тотчас продолжать свои допросы.
— Слушай, — сказал я Погилевичу, — вот в чем дело…
Я рассказал ему про свою ночевку в будке номер девять, описал Мишку, Славинского, девушек и окончил свой рассказ словами:
— Так вот, надо теперь, во-первых, выследить всех, кто там бывает, и узнать их имена. Раз! Потом узнать, когда они там соберутся. Два! И три — переловить их. Но это уже не наше дело. Наше дело накрыть! Понял?
— Ну и чего же тут не понять! — сказал Ицка.
— А тогда — шагай!
Ицка ушел и с этого же часа начал действовать.
Лично сам я был еще один раз в разбойничьем гнезде для того, чтобы лучше осмотреть его.
Павел Славинский и Стефания приняли меня очень радушно. У них был тот ночной гость, который увел Павла пьянствовать к соседу; он оказался каким-то Сашкой и потом причинил мне немало хлопот. Я сразу запомнил его зверскую рожу.
Мишки не было, и как ни хотелось мне проникнуть к Сверчинскому этого не удалось.
Павел вышел вместе со мною осмотреть шоссе и проводил меня до заставы.
— Приходи в конце недели, — сказал он, — будет работа!
Но вместо меня будку номер одиннадцать осмотрел отлично мой Ицка.
Восьмого числа поздно ночью ко мне пришел Ицка, бледный, усталый, встрепанный, и сказал:
— Уф! Завтра ночью они все там будут.
— Откуда узнал?
— Ну и не все равно! Завтра они будут уговариваться о делах, а Мишка будет убивать на шоссе, и с Мишкой Калина. Этот Калина такой разбойник. Уф! Он уже четырех убил…
— Где же соберутся?
— И тут, и там.
— Ну, завтра их и переловим! — сказал я и, невзирая на ночь, послал уведомить Келчевского.
Рано утром я, Келчевский и Прудников собрались на совещание.
Я изложил им свой план. Мы возьмем с собою команду в четырнадцать человек, по семь на каждую будку, из отборных людей.