Диспут состоялся в Лейпциге в июле. Экк приехал накануне и - в пышном церковном облачении участвовал в процессии Corpus Christi. Карлштадт, Меланхтон и другие ученые прибыли в сопровождении двухсот вооруженных пиками студентов. Городской магистрат предоставил Экку охрану из семидесяти шести человек, обязанных денно и нощно охранять его как от виттенбержцев, так и от богемцев, которые, как предполагалось, были среди сторонников Лютера. Каждый день утром и вечером стража под звуки флейты и барабана маршировала к воротам замка, где она и располагалась. Поначалу решали провести диспут в актовом зале университета; но столь велико было скопление духовенства, знати, людей образованных и необразованных, что герцог Георг предоставил свой дворец. Стулья и скамьи были украшены гобеленами - у виттенбержцев на них была вышита эмблема св. Мартина, а у сторонников Экка - изображение св. Георгия, поражающего дракона.
В день начала диспута в шесть утра в церкви св. Фомы для собравшихся была отслужена месса. Пел двенадцатиголосный хор под управлением Георга Pay, который позднее печатал в Виттенберге музыкальные произведения Лютера. Затем собравшиеся направились во дворец. Дебаты открылись наставлением о правилах достойного проведения богословского спора - его в течение двух часов зачитывал на латыни секретарь герцога Георга. "Великолепная речь, - сказал герцог Георг, - хотя меня и удивляет, что богословы нуждаются в подобных советах". Затем хор исполнил Veni, Sancte Spiritus, и громко протрубил городской трубач. Время приближалось к обеду. Герцог Георг обозревал ломившийся от яств стол. Экку он послал оленины, Карлштадту - жаркое из косули и всем приказал подать вина.
После обеда началась предварительная схватка вокруг правил богословского турнира. Первым возник вопрос о том, следует ли иметь стенографистов. Экк полагал, что не нужно, поскольку если участники будут думать о стенографисте, это охладит их пыл. "Истина может быть лучшим образом оценена в более прохладной атмосфере", - отвечал Меланхтон. Экк проиграл. Далее возник вопрос о том, следует ли иметь судей. Лютер считал, что в этом нет нужды. Фридрих уже договорился о том, что дело Лютера будет заслушиваться в присутствии архиепископа Трирского, и на данном этапе он не желал создавать впечатление, будто здесь также происходит судебное слушание. Но герцог Георг настаивал. Лютер проиграл. Были избраны университеты Эрфурта и Парижа. Таким образом, был приведен в действие именно тот механизм, который ранее неоднократно предлагался для слушания дела Лютера. Когда Парижский университет принял это предложение, Лютер потребовал, чтобы были приглашены все преподаватели, а не только богословы, которым он перестал доверять. "Отчего же в таком случае, - вспылил Экк, - вам не передать свое дело на рассмотрение сапожникам и портным?" Третим был вопрос о том, допустимо ли иметь в зале какие-либо книги. Экк против этого возражал. Карлштадт, сказал он, во время открытия обложился фолиантами и своим чтением усыпил аудиторию. Карлштадт обвинил Экка в том, что тот желает сбить аудиторию с толку своей эрудицией. Карлштадт проиграл. По общему согласию записи дебатов не подлежали опубликованию до тех пор, пока судьи не вынесут свой вердикт. Затем начался непосредственно диспут.
До нас дошло описание его участников, сделанное наблюдателем этого состязания.
"Мартин среднего роста, истощен заботами и научными трудами до такой степени, что буквально можно пересчитать все его кости.
Он в расцвете сил и обладает звонким, проникающим в сердце голосом. Человек ученый и досконально знает Писание. Греческий и еврейский ведомы ему до такой степени, что он способен судить об истолкованиях. В его распоряжении огромный запас слов и мыслей. В обращении он любезен и ласков, нет в нем ничего унылого либо высокомерного. Он всем ровня. В компании он оживлен, весел, всегда в бодром и радостном расположении духа, как бы ни нападали на него соперники. Все единодушно ставят Мартину в вину некоторую дерзость выдвигаемых им упреков и язвительность, нужную для , того, кто идет новым путем в религии, и неуместную для богослова. В значительной мере то же самое можно сказать и о Карлштадте, хотя и в меньшей степени. Он ниже Лютера и цветом лица напоминает копченую селедку. Голос его хриплый и неприятный. Памятью он более медлителен, а на гнев более скор. Экк - здоровенный, нескладно сложенный детина с громким голосом простолюдина, чему способствует изрядная грудь. Он напоминает трагика или городского глашатая, но голос его скорее хриплый, нежели звонкий. Глазами, устами и всем своим лицом он более напоминает мясника, нежели богослова".
После того как на протяжении недели Карлштадт и Экк спорили по проблеме оставленности человека, в диспут включился Лютер для обсуждения вопроса о древности папства и примата Римской церкви, подняв заодно и вопрос о том, является ли она человеческим или божественным институтом. "Какая разница, - спросил герцог Георг, - утвержден ли папа божественным правом или человеческим? Все равно он остается папою".
"Совершенная правда", - сказал Лютер, настаивавший на том, что отрицание божественного происхождения папства вовсе не может считаться наущением к непослушанию. Но Экк яснее Лютера видел разрушительные последствия его допущений. Претензии папы на безоговорочное послушание основаны на учении о божественном происхождении института папства. Лютер невольно продемонстрировал,, сколь мало он ценит папскую власть, воскликнув: "Будь хоть десять пап, хоть тысяча, раскола не произойдет. Единство христианства может быть сохранено при многочисленности глав церквей, точно так же, как отдельные нации проживают в согласии, имея разных правителей".
"Я дивлюсь, - фыркнул Экк, - что ваше преподобие забывает об извечной войне между англичанами и французами, неугасимой ненависти, которую испытывают по отношению друг к другу французы и испанцы, а все королевство Неаполитанское залито христианской кровью. Что же касается меня, то я исповедую одну веру, одного Господа Иисуса Христа и почитаю папу римского наместником Христовым".
Но мало было доказать ошибочность воззрений Лютера, следовало доказать еще и их пагубность. Соперникам предстояла схватка по вопросам, связанным с историей. Экк исходил из того, что примат Римской церкви и папы римского как преемника Петра относится к самым ранним временам Церкви. В доказательство этого он представил несколько писем. Предполагалось, что написаны они в II веке папой римским. В одном из них говорилось: "Святая Римская и апостольская Церковь учреждена не апостолами, но Самим нашим Господом и Спасителем, и в силу этого обрела преимущество во власти над всеми церквами и всем стадом христианского народа". И далее: "Священнопоставленный порядок утвержден был в новозаветные времена сразу же после нашего Господа Христа, когда Петру было поручено епископство, ранее исполняемое Самим Христом". Оба эти утверждения были внесены в канонический закон.
"Я оспариваю эти декреталии, - вскричал Лютер. - Никто и никогда не убедит меня в том, что святой папа и мученики говорили это!" Лютер был прав. Сегодня все католические авторитеты единогласно признают, что эти слова заимствованы из фальшивых исидорианских декреталии. Лютер привел великолепный пример исторического критицизма, причем без помощи Лоренсо Валлы, работа которого пока еще не была видна. Лютер отметил, что фактически в первые века христианства вне Рима верховенство епископов не признавалось подданными Римской империи, а греки так и не признали примат Римской церкви. Безусловно, это вовсе не давало повода для того, чтобы проклинать святых Греческой Церкви.