Общего исповедания веры сформулировать не удалось. Тогда швейцарцы предложили действовать сообща на практике, оставив в стороне разногласия. На это Лютер "согласился тотчас же". По свидетельству Буцера, так было до тех пор, "пока не вмешался Меланхтон, говоря об уважении к Фердинанду и императору". Это чрезвычайно важное свидетельство. Оно означает, что Лютер не выступал с позиции полной непримиримости, которую ему часто приписывают, а был расположен к союзу со швейцарцами до тех пор, пока Меланхтон не побудил его вспомнить о том, что, объединившись с левыми, он подставляет себя под удар справа. Меланхтон все еще питал надежды на реформу всего христианского мира и сохранение сложившихся в период средневековья союзов посредством примирения лютеран с католиками. Решения Шпейерского сейма он не считал окончательными. Меланхтон полагал, что ценой примирения может быть отказ от сотрудничества с сектантами. Лютер не испытывал особого оптимизма относительно католиков, предпочитая консолидацию всех протестантских сил. Однако он уступил Меланхтону - единственному другу, который мог убедить его оставить позицию непримиримости. В конечном счете победила точка зрения Лютера, а когда все усилия Меланхтона добиться примирения с католиками не увенчались успехом, лютеране вновь вернулись к тому курсу, который впервые наметился в Марбурге, подтвердив его в Виттенбергском соглашении.
Сформулировать общее исповедание веры не удалось. Добиться соглашения о совместных действиях не удалось. Тем не менее, утверждал Филипп Гессенский, конфедерация возможна. Люди способны объединиться для защиты права каждого верить в соответствии со своими убеждениями, даже если они и не во всем согласны друг с другом. Призывы его звучали весьма громко. Они были переданы на рассмотрение не только богословам, но также и светским правителям Саксонии. Когда Лютера упрекают в готовности принять широкую помощь со стороны государства, следует вспомнить о том, что государственные деятели того времени были христианами, готовыми пойти на все ради своих убеждений. При этом им было что терять, причем куда больше, чем самому Лютеру. Филиппу Гессенскому ответил канцлер Саксонии. Канцлер не чуждался, подобно Лютеру, политических союзов. Не был он и равнодушен, как Филипп, к конфессиональной основе. Аргументы обеих сторон были внимательно рассмотрены. В пользу конфедерации могло свидетельствовать то, что среди цвинглианцев, несомненно, находилось много добрых христиан, не соглашавшихся с самим Цвингли. Как бы то ни было, политический союз можно заключать хоть с язычниками. Против подобной позиции можно возразить, что союз с язычниками более оправдан, чем соглашение с отступниками. Вера превыше всего. Поэтому необходимо отказаться от той значительной помощи, которую способны оказать швейцарцы, и предоставить Богу решать исход всей борьбы.
Таким образом, швейцарцы оказались предоставлены сами себе. Во второй Каппельской войне Цвингли пал с мечом в руке на поле брани в 1531 году. Лютер воспринял его гибель как суд Божий, поскольку, будучи служителем, Цвингли взял в руки меч.
Аугсбургское исповедание
Лютеране также остались в одиночестве. В 1530 году император Карл смог, наконец, приехать в Германию. Усмирив Францию и папу, он обратился к Германии с милостивым предложением, чтобы каждый высказался о своей позиции в религии. При этом император был полон решимости принять самые жесткие меры, если мягких окажется недостаточно. Лютеру не разрешили присутствовать на сейме. На протяжении шести месяцев он вновь "пребывает в пустыне", как некогда в Вартбурге. На этот раз он поселился в другом замке под названием Фесте Кобург. Сейчас Лютер не испытывал полного одиночества, поскольку с ним был его секретарь. Из письма, написанного рукой секретаря жене Лютера, мы можем получить определенное представление о пребывании доктора в замке: "Любезная и достопочтимая фрау Лютер! Заверяю вас в том, что ваш господин и все мы Божьей милостью пребываем в благополучии и добром здравии. Вы поступили разумно, послав доктору портрет [его дочери Магдалены], ибо это отвлекает его от тревог. Он повесил портрет на противоположной от обеденного стола стене в покоях курфюрста. Вначале он посчитал, что на портрете она не слишком похожа на себя. "Боже мой, - сказал он, - Лина слишком смуглая". Теперь же ему нравится картина, и он все более и более утверждается в мысли, что это истинно Лина. Она поразительно похожа на Ганса ртом, глазами, носом, а в общем-то всем лицом. А будет походить на него еще больше. Я просто обязан вам написать это.
Не тревожьтесь о докторе. Он, слава Богу, пребывает в добром здравии. Известие о смерти отца вначале потрясло его, но спустя два дня он вернулся в обычное состояние. Когда пришло письмо, он сказал: "Умер мой отец". Он взял Псалтирь, удалился в свою комнату и рыдал так, что два дня ничего не мог делать, но сейчас он опять в порядке. Да пребудет Господь с Гансом и Линой, и всем семейством".
Как и в Вартбурге, Лютер занялся исследованиями Библии. Одновременно он обращался с увещеваниями и наставлениями к защитникам дела Реформации в Аугсбурге. Его отсутствие и их успехи наглядно подтверждали то, что движение способно выжить и без Лютера. Великое свидетельство прозвучало в эти дни из уст не виттенбергского монаха и даже не священнослужителей и богословов, но светских князей, перед которыми стояла опасность потерять свои владения и жизнь. Когда император Священной Римской империи Карл V приблизился к Аугебургу, встретить его вышли представители высшей знати. Дворяне, обнажив головы, преклонили колени, чтобы принять благословение от кардинала Кампеджио, но курфюрст Саксонии остался стоять. На следующий день состоялась одна из самых блистательных и великолепных процессий за всю историю средневековья. В шелках и дамасте, блистая золотом парчи, в одеяниях, свидетельствующих об их родовитости, выступали курфюрсты империи. За ними шел самый высокородный из их числа, Иоганн Саксонский, неся в руках, согласно древнему обычаю, блистающий обнаженный меч императора. За ним шествовали Альбрехт, архиепископ Майнцский; епископ Кельнский; король Фердинанд Австрийский и его брат - император. Они прошли к собору, где император и все собравшиеся склонили колени перед высоким алтарем. Но курфюрст Иоганн Саксонский и ландграф Филипп Гессенский остались стоять. На следующий день император собрал лютеранских князей. Среди них были, конечно, Иоганн и Филипп, а также престарелый Георг, маркграф Бранденбургский. Император предложил, чтобы лютеранские служители не проповедовали в Аугсбурге. Князья отказались согласиться с этим. Император настаивал, что служители по крайней мере не должны произносить полемических проповедей. Князья вновь отказались. Император сообщил, что на следующий день состоится шествие Corpus Christi, и он рассчитывает увидеть князей в числе участников процессии. Князья отказались вновь. Император продолжал настаивать. Тогда маркграф выступил вперед и сказал: "Если кто-то вознамерился отобрать у меня Слово Божье или заставить меня отказаться от моего Господа, я скорее встану на колени, и пусть мне отсекут голову".
Несмотря на такой отпор, император желал, чтобы протестанты изложили свои жалобы. Сделать это было поручено Меланхтону. Он все еще надеялся на императора и на умеренных в католическом лагере. Во главе их стоял сейчас Альбрехт, архиепископ Майнцский, некогда пославший Лютеру свадебный подарок. Конечно же, Экк и Кампеджио в ярости будут сеять ложь и распространять самые неблаговидные слухи, но они в конце концов еще не вся католическая Церковь.
Сам Меланхтон находился под сильным влиянием Эразма. Он не желал отказаться от веры Мартина Лютера, но одновременно не хотел стать тем человеком, который разрушит краеугольный камень, вызвав, таким образом, обвал всего здания христианства. Часто он запирался в своей комнате и рыдал. В то же время Меланхтон изучал все возможности для примирения. При этом он отваживался утверждать, будто различия между лютеранами и католиками не выходят за рамки вопроса об употреблении немецкого языка во время мессы.