* * *
От речей зазорных, от звезд тлетворных,
от отрогов горных, от их каменьев,
от лугов прохладных, от пастбищ сорных
в золотой цепи не хватает звеньев.
Выйдешь к людям разным со словом праздным —
от ключей горючих, от ив плакучих,
и, пронзенный светом крестообразным,
будешь жить как муха в сетях паучьих.
От ненужных страхов, ветров и прахов,
испарений вод на морских просторах
сколько нужно сделать косе размахов,
сколько трав сгрести в разноцветный ворох?
Собирает странник медовый донник,
а отшельник с хлебным зерном в ладони
по дороге в храм составляет дольник,
где слова стоят как вода в поддоне.
А цветок относится к крестоцветным —
поцелуй, объятье, звезда, сурепка,
утешенье бледным, подарок бедным:
воду часто пьет, а скучает редко…
* * *
Вершины деревьев пустынны и голы,
рябиновый куст — как отшельник в затворе,
который увидел высокие горы,
среди их подножий — великое море.
Я буду волною — и голос услышу,
что каменным гулом идет по ущелью:
о, Кто Он, устроивший небо, как крышу,
а землю соделавший нам колыбелью?
Что создано Словом — то сделалось светом,
что было молчаньем — молчит без усилья…
Он, жизнь подаривший различным предметам,
и рыбам — их перья, и птицам — их крылья,
и льву — его силу, и зяблику — слабость,
и иволге голос, и хобот тапиру,
земному созданью — плавучесть, крылатость
и дивную святость небесному миру,
где Он укрывается — в брачном чертоге
за видимой гранью закатного неба,
а может, стоит у тебя на пороге
и просит, как нищий, водицы и хлеба?
Как Господа славит содружество птичье —
кукушка на иве, кулик на болоте,
а Он улыбнется, скрывая величье
и свет Божества под покровами плоти.
И грянут, как молния, ангелов хоры:
«Великому счастью предшествует горе!»…
Внутри океана — высокие горы,
среди их подножий — великое море.
* * *
Муравьи ли меня между делом
спросят, строя свои города:
— Где душа, не покрытая телом,
обитает в преддверье Суда?
Или, может быть, бабочка мая,
глядя бархатной черной каймой,
ничего мне не скажет, немая,
только сядет на численник мой?
Или, может быть, ангелов племя,
вдруг слетевшихся в сад
небольшой,
нас утешит: в последнее время
будет тело покрыто душой?
О, любимые! Если б могли вы
видеть, лежа в прохладной земле,
как цвели вавилонские ивы,
как играла вода в хрустале!
Если б вы, драгоценные, знали,
как в трехмерном пространстве
земном
мы рыдали — и вас поминали
нежно-алым церковным вином!
Минет все, что звалось
круговертью,
и, неведомым светом дыша,
будет тело очищено смертью
и огнем осолится душа.
И невестой в сияющем платье,
не скрывая фатою лица,
ты пойдешь — и откроют объятья
руки матери, сердце отца.