И над всем этим витает затхлый запах трухлявого дерева. Здесь матросы многих поколений складывали свои благодарственные подношения, когда им в очередной раз удавалось уйти от урагана. Жены и невесты моряков молились здесь за возвращение домой своих мужчин. Не всегда доходили молитвы до бога. Свидетельство тому – скромные доски с именами моряков и просьбами молиться за упокой их душ.
Глава одиннадцатая
Я НОШУ НА ПРЕДПЛЕЧЬЕ ИМЯ ЛИЛИ
Суеверие моряка нашло отражение в обычае разрисовывать свою кожу. Европейские моряки стали татуироваться лишь со времен открытия Южных морей и Полинезии. Этот обычай они переняли у островитян. Само слово «татуировка» перешло во все европейские языки, хотя и с некоторыми искажениями, непосредственно из полинезийского. По-полинезийски оно звучит как «татау», что означает дословно «в самый раз» (то есть по всем правилам искусства). По-явански «тау» – рана. Поэтому, пожалуй, правильнее было бы говорить «татауировка».
Раскрашивание тела следует рассматривать как пережиток времен зарождения человечества. Первоначально тело просто размалевывали красками. Художники каменного века, расписывая кожу, оперировали уже красками семнадцати различных цветов и оттенков. В железный век в копях для добывания красок искали главным образом охру, которая, между прочим, применялась и при создании знаменитых франко-кантабрийских пещерных наскальных рисунков. Тела размалевывали для отпугивания злых духов и врагов, для украшения, для подчеркивания общественного положения и ранга, а также в культовых целях.
Однако эта живопись была очень непрочна. Поэтому возникла потребность в способе, позволяющем создавать узоры, сохраняющиеся на коже длительное время. Стали надрезать или накалывать ее. Вначале появилась татуировка рубцами, которая и поныне применяется у отдельных темнокожих племен на островах Океании. Ведь синие татуировочные знаки на темной коже незаметны.
Повторное открытие этого первобытного обычая европейцами, давно позабывшими о подобных нравах, произошло во время первых путешествий западноевропейских мореплавателей в Южные моря. Многие моряки переняли этот обычай, чтобы увековечить на своем теле память об этих райских местах.
Правда, в Европе во времена галерного рабства, чтобы легче было поймать сбежавшего галерника, ему клеймили каленым железом плечо или голову. А теперь, два тысячелетия спустя, этот обычай возродился среди корабельных экипажей. С той лишь разницей, что люди подвергали себя этой пытке добровольно, а рисунки на коже делались для обозначения их профессии.
Сохранились изображения того, как и при помощи каких инструментов татуировались полинезийцы. Сперва на коже рисовали образец. Затем художник обмакивал прикрепленный к палочке акулий зуб в краску и вгонял ее под кожу своему пациенту по контуру нанесенного рисунка. Это делалось при помощи маленького деревянного молоточка. Образовавшиеся ранки залечивались маслом, древесным углем и кровеостанавливающими средствами.
Татуировщики пользовались на Южных морях большим почетом и жили безбедно. Они владели просторными, добротными домами, разделенными на кабины. Пациентам приходилось пребывать в них иной раз по нескольку недель, вплоть до окончательного завершения «шедевра». Ведь речь шла не только об очень болезненной и затяжной процедуре накалывания. Необходимо было также остановить кровотечение, а затем татуированные должны были пройти здесь первую стадию лечения. И кроме того, гнойники могли частично разрушить проделанную работу. На время излечения назначалась даже определенная диета.
Некоторые полинезийцы умудрялись покрывать татуировкой целиком все тело (что, разумеется, выполнялось не за один прием), поэтому они производили впечатление одетых, хотя на самом деле были совершенно голы. Умение добиться такого эффекта расценивалось как признак высшего мастерства. Такой сноровки достигали отнюдь не все татуировщики. Были также и бродячие «граверы» по коже, бравшие за свою работу значительно дешевле, но и выполнявшие ее намного хуже. Мастера же своего дела выполняли работу с большим или меньшим искусством, сообразно с предполагаемой оплатой. Одна из полинезийских песен выражает это с предельной ясностью: