Но и мужчину без татуировки тоже считали человеком второго сорта. Этнограф Липс[01] приводит следующий пример: один европейский художник написал портрет старого маори. Это была очень удачная картина. Однако когда портрет показали самому новозеландцу, тот спросил, кто на нем изображен. Художник воспринял этот вопрос как шутку, но маори взял кисть и нарисовал на свободной стороне холста полосы и крендели татуировки своего лица. Когда он закончил, то стал поучать европейца: «Вот так я выгляжу, а твоя мазня бессмысленна».
Поначалу не каждому европейскому матросу хотелось оставлять у себя на коже сувенир из Южных морей в виде татуировки. Одним это казалось чересчур болезненным, другие опасались, что, начни их разыскивать блюстители закона (а это случалось не так уж редко), татуировка может оказаться для них ордером на арест. Кое-кто из морских бродяг все же шел на это, как, например, английский матрос О'Коннел, вынужденный татуироваться после того, как взял в жены дочь полинезийского вождя.
Вскоре, однако, рисунки на коже вошли у моряков в моду. Дело зашло так далеко, что на матроса без татуировки смотрели как на неполноценного. Правда, в последующие столетия для этой цели не требовалось уже плавать в Южные моря. Специалисты имелись в любом европейском или американском порту. На больших военных парусниках не один член команды, желая обеспечить себе побочный заработок, имел набор татуировочных инструментов. Иногда подобное предприятие было поставлено на корабле настолько хорошо, что лица, имевшие к нему касательство, получали доходы, во много раз превосходившие их жалованье. Рядом с именами своих девушек матросы любили накалывать распятие. Они считали этот знак гарантией того, что в море с ними ничего не случится.
Однако большинство татуировщиков предпочитали оставаться на суше. Их мастерские ютились в портовых закоулках, нередко в задней комнате какого-либо притона, поскольку действовали они незаконно. В каталоге образцов из сотни различных рисунков клиент мог выбрать те, что ему особенно понравились. Сама процедура была не столь затяжной, как в Южных морях. На рубеже XX века, когда в Европе и Америке спрос на этот вид «искусства» достиг наивысшей точки, появился машинный способ татуировки. Как в электрической швейной машинке, уколы иглой производились механическим путем. Вручную осуществлялось лишь перемещение аппарата по контурам соответствующих трафаретов.
Применение машинки заметно ускорило процесс татуировки, особенно выполнение сложных рисунков, где требовались тысячи уколов иглой. Если для наколки вручную необходим был многодневный срок, то при помощи машинки она длилась лишь минуты, а вся процедура отнимала не больше часа. В наши дни приходится только удивляться, что случаи заражения крови были при этом не так уж часты, тем более что в ранки вводились краски, растворенные в моче.
В Европе искусство «гравировки по коже» скатилось до уровня техники рисунка по трафарету. Пришло оно в забвение и в Полинезии. Как подлинное искусство татуировка сохранилась лишь в Японии, где она испокон веков играла большую роль у дворянства. Европейцы, впервые ступившие на японскую землю, были немало удивлены тем, что тела аристократов обоего пола были буквально усеяны изображениями фигур богов и полубогов. Некоторые представляли собой своего рода ходячие хрестоматии: на их кожу были нанесены цитаты из японской мифологии и литературы. И вся эта татуировка была многоцветной!
Кто бы мог поверить, что незадолго до конца XIX века множество знатных европейцев будет ездить в Японию, чтобы сделать себе татуировку! Татуировочный ажиотаж охватил высшие круги Европы и Америки. В те времена такие мастера, как Хориясу и Чийо, пользовались международным признанием. Разумеется, оплатить устанавливаемые ими гонорары могли лишь состоятельные клиенты.
Кто только не татуировался в то время! В этой «иллюстрированной» компании находились английский король, русский царь и множество мелких коронованных монархов, принцев и глав правительств, штаб-офицеры, промышленные воротилы и даже дамы из общества!
Проститутки портовых городов, привыкшие к татуировке на телах матросов, теперь с изумлением увидели ее на коже знатной клиентуры, питающей слабость к портовым улочкам. Коль скоро этот обычай сделался признаком хорошего тона, стали татуироваться и сами жрицы Венеры. Делали они это по двум причинам: во-первых, чтобы получше заработать, а во-вторых, чтобы почтить своего единственного возлюбленного, чье имя они накалывали себе на нижней части живота.
То, что такой морской обычай, как татуировка, был перехвачен «сухопутными крысами», свидетельствовало о популярности моряка. Наколка имен на коже – тоже обычай моряков. «Я ношу на предплечье имя Лили», – поется в одной песне. Однако истинный моряк не ограничивался этим. Нужны были еще и подходящие картинки. В большинстве случаев Лили красовалась на волосатой груди своего вечно странствующего возлюбленного между парусником и маяком. Эти мотивы длительное время были очень популярны у матросов. Расплачиваться за это приходилось изрядной долей жалованья: за пользующиеся особым спросом сюжеты татуировщики требовали соответствующую надбавку.
Огромным спросом пользовалась роза, которую считали символом любви. Очень популярно было и сочетание креста, якоря и двух объятых пламенем сердец. Нельзя не упомянуть также о матросе, целующем развевающееся знамя и нежно обнимающем девушку. Эти сцены олицетворяли расставание и встречу.
Отливающие синевой женщины, изображенные на бедре, руке или груди морского бродяги, почти всегда были обнаженными. К немногим полностью одетым идолам морской татуировки относится маленькая морячка, изображенная вместе с трехмачтовиком на заднем плане и изречением «Fare well» – «Счастливого пути!». Чтобы выставить это напутствие напоказ, матросские блузы шились с вырезом, доходящим почти до пояса.
Выбор подобных сюжетов для татуировки в значительной мере определялся эротикой. Однако за этим кроется и нечто иное. С тех пор как человечество начало подвергать себя опасностям в море и в чужих странах, изображение женщины стало также и символом богини удачи – Фортуны.
Матрос парусного корабля всегда был рыцарем удачи, ставившим свое дело в зависимость от волн, ветра и погоды. Отсюда и его старание внести некоторые коррективы в свою судьбу. Женщинам, например, приписывалась способность ускорять своей тоской бег корабля, возвращающегося на родину. Поэтому и мысли художника, создающего сюжет татуировки, также вращались в основном вокруг попутного ветра и удачи, символом которой считалась женщина. Подобными символами морского счастья были также якорь, спасательный круг и дельфин. Встречались матросы, которые умудрялись выкалывать якорь даже на лысине.
Смысл других рисунков на теле, например черепа с костями, земного шара, птиц, насекомых, драконов и так далее, не поддается однозначному толкованию. Из рисунков кораблей особым спросом пользовались трехмачтовики, так как тройку считали счастливым числом. Если, случалось, заказывали четырехмачтовик, то требовали, чтобы на заднем плане по крайней мере был виден маяк. Он гарантировал счастливое возвращение на родину. Нередко над ним размещалось выражение: «Прочь от скал!»
Продолжая перелистывать альбом с образцами татуировок, мы натолкнемся на сильно замусоленную страницу, на которой изображена могила моряка с надгробием в виде сердца, креста, поломанных мачт или якоря.
На следующей странице мы увидим матроса, лежащего в гамаке, а над его головой как призрачное видение – царицу его сердца.