Она не боялась короля Дормера. Если ей тогда и хотелось упасть в обморок, то только от удовольствия. Она и соображение теряла полностью. И в первый, и во второй раз, остановился он. Не она. Она пошла бы до конца. Отомстила бы потом, себе. Но не смогла бы отступить. Почему он так действует на неё? Её враг? Тот, кого она будет ненавидеть всегда. Почему он? Искалеченный, ненормальный, живой труп с паразитом внутри? Развратник, который спал со столькими. Да что там! Изгалялся над женщинами!
Она бы хотела продолжить: ничего не чувствующий вообще! Но не могла. Даже внутри себя. Все четыре года она не могла сказать так. Потому, что помнила это его "Я дал бы тебе всё!". Он играл, до. Играл, после. Но вот это вот, было настоящим.
Они потрясли её тогда, эти слова. Они снились ей так часто за прошедшие годы. И это не были кошмары. Пусть там было жарко, во сне. Пусть мир сгорал в нём. Но слова эти нежили, как самый лучший шёлк. Обволакивали. Она, попав в их паутину, не пыталась вырваться. Зачем? Она понимала ту жажду. Разделяла её. Пусть безумие! Но она тонула в нём так же, как тот, кто сказал ей те роковые слова.
Эни радовалась любовницам короля. Радовалась его спокойствию, равнодушию. Всё что угодно, что показало бы, что "то" прошло. Беда в том, что она не верила в это. Даже не так. Знала, что это невозможно.
Разделив однажды "те" чувства, ни он, ни она не смогут не вернуться к ним. Когда-нибудь. И будет трагедия. Для неё точно. Он не умеет отступать. Она не предаст свой "главный" принцип: ненависть к королю Дормера.
Глава 32
— Дедуля, привет! — завопила Эль как только они вышли из портала в башне архимага.
В ответ тут же послышался глубокий басовитый голос:
— Девочки мои пришли!
Марвин выскочил из лаборатории, на ходу сдирая фартук и перчатки. Уничтожил их тут же, плотно закрыл и заблокировал дверь. Очистил себя особым заклинанием. Правила безопасности отменять нельзя. Всё это время он умильно улыбался им, что смотрелось на его суровом лице в высшей степени дико.
Как только очистка завершилась, он рванул к ним и заключил внучек в поистине богатырские объятия. Расцеловал, приговаривая:
— Пришли мои девочки любимые! Хорошие мои! Дорогие мои!
Бессмысленный лепет любви. Тот самый, что сама Эни бормотала Арви, тихонько, чтобы никто не слышал. И он млел в её объятиях. Так они с Эль сейчас грелись в объятиях деда. Обиды, недопонимания давно остались в прошлом. Зачем тратить на них драгоценное время? Всех их война научила ценить близких и время.
Они скрывали свои отношения до сих пор. Даже Арви не знал. Для всех, Эль была ученицей архимага. Это "объясняло" его близость с семьёй. Такие вопли и объятия были возможны только наедине. Сегодня они предупредили о своём приходе. Дед ждал.
— Идёмте чай пить, мои бабочки! — проворковал Марвин и потащил их в кухню.
Там они с Эль взялись накрывать на стол. Привычно, в четыре руки. Эни сунулась помогать, её не пустили. Дед остро глянул и прикрикнул:
— Сиди! Что-то ты совсем на тень стала похожа!.. Не скажешь ведь?
Эни тряхнула головой. Марвин неодобрительно скривился:
— Зря. Наделаешь ведь дел. Как тогда…
Сколько можно повторять одно и то же? Надоело! Эни поставила локти на стол, положила подбородок на руки:
— Ну? Расскажи мне, что ты сделал бы "тогда"? Как бы защищал меня?
Марвин хмыкнул:
— Так я и сказал тебе! Шантажировал бы для начала!
— А потом?
Марвин задумался. Эни понимающе протянула:
— То-то же, дед! Ты постарался бы выдать меня замуж, как король Дормера. И что? Во-первых, в мои планы не входит обременять себя мужем. Во-вторых, это только отсрочило бы проблемы.
Архимаг насторожился:
— Почему?
Это она деду рассказать может. Лишняя помощь и глаза не повредят:
— Он не успокаивается.
Ещё один острый взгляд:
— Хьюберт?
Эни кивнула:
— Сейчас моё положение даже лучше. Он никогда не сможет потребовать меня как супругу или любовницу. Это станет позором для Лабрии. Только выкрасть. На это мало кто пойдёт, зная Альтею и весь Гарнар. Что смотришь, дед? Признай раз и навсегда, что я решила задачу с наименьшими потерями для всех. И дело вовсе не в эмоциях или женской логике.
Старый маг тяжело опустился за стол, рядом с ней:
— Всегда признавал это, Эни. Я не могу вместить другое. Как ты можешь быть такой рассудочной и холодной? Ты ведь пошла на то, чего боишься сильнее всего. На глазах всех…