Помню, я принесла яблоко домой и вечером, сидя на постели, смотрела на него — в жизни я так долго не рассматривала обыкновенное яблоко.
А на другое утро мы встретились на том же месте — было ровно пять минут девятого».
«…Будто кино смотрю: вот улица, в рынок упирается, вот ее школа кирпичного цвета, железный забор; вот место, где мы встретились: кривые и битые плиты старинного московского тротуара, старые липы. Но разве липы не цвели? В моем воспоминании они всегда цвели, хотя, разумеется, этого еще не могло быть в апреле. И яблоко мне всегда виделось красным. Неужели зеленое было?.. Впрочем, женская память цепче на такие вещи, мы схватываем суть, они — мелочи.
Вижу десятиклассницу в белом воротничке вокруг горла, в школьном платье; с глазами, полными любви, с довольно простым лицом. Правда, реснички она уже подкрашивала (кажется), а нос пудрила (это точно). И я не подозревал, что это лицо через какой-нибудь месяц станет для меня красивейшим на свете. Алина! Имя мне очень понравилось. Не имя — подарок! Алина, Алина, Алина!
Я в ту пору тоже — романтические юноши! — ждал и искал любви; влюбляешься, бывало, то в продавщицу, пока в очереди стоишь, то в артистку из последнего фильма; не можешь прочесть спокойно ни одной любовной сцены в книге (и выискиваешь лишь эти сцены). Влюбленности так же легко улетучивались, как и возникали, но ясно было: дело за объектом — субъект готов.
Вот взял и угостил яблоком на улице незнакомую девушку. Играл все в ту же игру: она — не она?
Да, помню, я все спешил, шутил, пел и свистел на ходу, как птица. Но я не был совсем мальчишкой, внутри я уже был серьезен. Школа надоела, хотелось работать, я мечтал об архитектурном, строительном — над Москвой поднялись высотные здания, тогда казалось: вот так бы и мне такое бы построить! Отец у меня был строителем, на войне сапером, дед плотником — передалось, видно. Моя работа, моя мечта уже повели меня — точно мною выстрелили в мою цель — пусть это было лишь начало.
Ожидание же любви, тягостное, дурное, мешало, вело в сторону, превращалось в п р о б л е м у.
Ну вот, а тут — такая девушка! Конечно, на другой день я был на том же месте минута в минуту, и… она шла мне навстречу».
«…Мы стали встречаться каждый день по утрам: сначала за полчаса, потом за час до уроков. Очень долго не решались назначить свидание в другом месте и в другое время. И, конечно, очень скоро все узнали об этих встречах. Однажды шел дождь, но мы все равно гуляли, нам встретилась Лорка и сказала: «О, вас уже водой не разольешь».
Все, казалось, складывалось прекрасно, но вместе с тем что-то было не так, и однажды ночью я проснулась в слезах. Бабка включила лампу и хриплым спросонья голосом спрашивала, что со мной. Я не могла вспомнить, что мне снилось, но ощущение невозможности осуществления чего-то — я изо всех сил что-то преодолевала и так и не смогла преодолеть — было так сильно, что я и наяву еще плакала от бессилия и несчастья. Бабка погасила через какое-то время свет, и оказалось, окна уже сини, наступает утро. Я не могла больше уснуть, в самом этом раннем часе, в который я никогда прежде не просыпалась, чудилось нечто странное, и я лежала и думала о себе, своей жизни и, казалось, понимала все, что происходит со мной сегодня, и что случится завтра, и что будет, может быть, через пять или, даже десять лет. Бабка несколько раз позвала меня: «Ты не спишь?» Но я не отвечала.
Вдруг стала думать о том, что я ему не нужна, он слишком занят своими мыслями и идеями, и ему просто необходим слушатель, человек, который соглашается со всем, что он говорит, и даже не просто соглашается, но восхищается сказанным. Ему не до чувств, думала я, не до девчонок. Да, но все-таки я ему нравлюсь, это же видно. Зачем бы он так торопился откровенничать со мною? Во время наших встреч я только слушаю, а он, говорит и говорит. И чем больше говорит, тем страшнее мне открыть рот, я не могу сказать ничего интересного. У него же — что ни фраза, что ни суждение, то непременно нечто оригинальное, неожиданное. Я впервые встретила человека (разве что после бабки), который бы так по-своему судил обо всем на свете, даже с историком вечно спорил. Вообще же главная его идея была: учиться надоело, и слава богу, что кончается школьное безделье: мол, в гражданскую и Отечественную войны люди в шестнадцать-семнадцать лет делали великие: дела, а мы, «здоровые лбы», как он говорил, только валяем дурака и протираем штаны на партах. «Работать надо, работать», — повторяя он без конца.