— Ну! — сказал Сергеев. — Прямо как министра меня встречаете!
Он сел впереди, весело поздоровался с шофером. Шофер незнакомый, пожилой, строгий, но все-таки свой, отсюда. Сергеев бросил на сиденье ушанку и кипу купленных во Внукове газет, угостил шофера и Харчина сигаретами с фильтром.
— Ну как тут у вас с куревом-то? — спросил запросто. — А то у нас сроду на Правом нечего было курить, кроме «Прибоя»…
— Всяко бывает, — сказал шофер и стал разглядывать и крутить в пальцах длинную сигарету с желтым, в крапинку, как береста, мундштуком.
— Ну что вы! — сказал Харчин почти одновременно с шофером. — Вы теперь и не узнаете, как у нас стало, и не узнаете Правого!
— Да ну уж! — Сергеев радостно засмеялся, приготовясь на самом деле не узнавать и восхищаться.
Кажется, за все шесть лет работы на Правом он ни разу не ездил в черной «Волге», и теперь странно было ехать в этой чистой и теплой машине по знакомой дороге, тысячу раз исхоженной пешком, по грязи, по снегу и пылище. Катался он здесь и на тракторах и в «будках». Как-то бежали тут с Ритой из гостей, мороз давил страшенный, и, как назло, ни одной попутки. Он был в ботиночках, едва ноги не отморозил. А вон там раньше стояли теплушки, штук тридцать, это еще в самом начале, теплушки для семейных, в них народу набивалось, как сельдей в бочке, и летом, когда горела тайга, вагоны тоже сгорели. До самой зимы погорельцы жили табором, в шалашах и палатках, варили обеды на кострах, на кирпичиках, как беженцы, на фоне обугленных вагонов, и это напоминало войну.
— Нет, Андрей Андреич, вы теперь не узнаете Правого! — повторял Харчин за спиной, но Сергеев, напротив, узнавал каждый поворот дороги, каждый столб, и, казалось, бурелом вдоль шоссе, поваленные сосны и лиственницы под снежными шубами лежали те же самые, что при нем. Вроде бы тут вот, на этой самой дороге, увидел он в ту первую весну, как цветет в тайге багульник, как желтеют на голой еще земле жарки.
— Ну а как Рухимович, как Волоколамский? — спрашивал он через плечо Харчина, не отводя глаз от дороги. — А Василенко? Тут еще?
Харчин радостно отвечал и про начальника строительства Рухимовича, и про Василенко, который давно, оказывается, уже не работал на Правом, и про других. Странно, Сергеев уже чего-то не знает о Правом, а какой-то Харчин ему рассказывает. Он сам, бывало, мог все рассказать до мелочей.
Машина въехала в новый поселок, побежала по чистому асфальту, среди белых пятиэтажек со стеклянными магазинами внизу, мимо щитов с лозунгами, мимо Дворца культуры с колоннами, который начинали строить еще при Сергееве и который казался тогда невероятно красивым.
— Ого! — говорил Сергеев. — Ничего себе, обжились!
Харчин радостно смеялся и, словно гид, просил смотреть то вправо, то влево. А за форточками буднично болтались авоськи с продуктами, по дворам белело на веревках белье. Дворец с успевшими устареть колоннами оказался теперь вовсе не к месту среди стеклянных магазинов. Шофер слушал Харчина без одобрения, явно хотел что-то сказать о новых этих домах, но не решался.
— Сила, сила! — говорил Сергеев. Но чувствовал, что фальшивит, что никакого восторга эта картина не вызывает. Всех домов едва бы хватило на один квартал московских Черемушек, стояли они вразнобой, неуютно, и уже были давно скомпрометированы, в Москве уже года два говорили и писали об этих пятиэтажках с пренебрежением. И Сергеев видел немало поселков и новых городов, которые были много лучше этого.
Они миновали поселок и подъехали к «гарримановке», красивому двухэтажному особняку, стоявшему среди сосен. Надо же, Сергеева привезли в «гарримановку». На каждой большой стройке бывает такой особый коттедж для самых именитых гостей. Когда, например, ожидали в Советский Союз Эйзенхауэра, то на всем пути предполагаемого его следования срочно выстроили модные и фешенебельные постройки, резиденции, которые отдали потом под гостиницы и дома отдыха. И за ними остались названия «эйзенхауэровок». На Правом же гостил когда-то полтора дня «высокий гость» Гарриман, и для важного американца и его свиты тоже выделили резиденцию — вот этот самый коттедж.
Еще когда Сергеев работал на Правом, о «гарримановке» ходили легенды: о банкетах, особых поварах, о красной икре и винограде, которые будто бы там не переводятся. Тем, кто видел красивый особняк лишь издали, представлялось, что там необыкновенные хоромы, все уставлено столами с изысканными яствами, и начальство пирует ночи напролет с «высокими гостями». Смешно, конечно, но теперь Сергееву так же странно и лестно было войти сюда, как ехать в черной «Волге».