Директор минуту помолчал и задумчиво добавил:
— Вот как оно получается, дорогая Нина Ивановна. Все это уже мелочи по сравнению с тем, что было раньше, и, однако, мы, педагоги, не имеем права оставлять эти мелочи без внимания...
После разговора с директором Нина Ивановна долго ходила по берегу моря, думая о Тавыле, о своей первой беседе с его отцом.
У ТЫНЭТА ЕСТЬ УЧИТЕЛЬ
Нину Ивановну назначили старшей пионервожатой. Комсоргу это очень понравилось.
— Вот теперь ты по пионерской части мне сильно помогать будешь. Комсомол же должен руководить пионерами, — полушутливо сказал он Нине Ивановне, входя с ней в пионерскую комнату.
Взяв один из горнов, Тынэт оглушительно затрубил.
Нина Ивановна закрыла уши руками; смеясь, подбежала к Тынэту, вырвала у него горн.
— Ну, тогда я барабанить буду! — потянулся Тынэт к барабану.
Нина Ивановна схватила его за руки, улыбнулась.
— Как маленький все равно!
— Ай, как хорошо, Нина, что ты к нам приехала! — почему-то тихо проговорил Тынэт, останавливаясь около длинного стола, покрытого красной скатертью. — Скоро у нас будут перевыборы, в комсомольское бюро тебя выберем...
— Послушай, Тынэт, а почему у тебя не все пуговицы на гимнастерке? — вдруг спросила Нина Ивановна.
Тынэт покраснел, что-то хотел сказать в оправдание, но возразить было нечего.
— Чего так смутился? Я ведь не обидное сказала тебе,— промолвила Нина Ивановна и мягко дотронулась до незастегнутой пуговицы на кармане гимнастерки Тынэта.
— Я пришью пуговицы! Честное слово, пришью! Если хочешь, еще десять штук лишних пришью!
— Лишних не надо, — возразила Нина Ивановна. — Все лишнее всегда плохо.
Тынэт долго молчал, то сворачивая в трубку, то разворачивая журнал «Мурзилка».
— Ну почему же ты молчишь?
— Сейчас, сейчас буду говорить, — преодолевая неловкость, пообещал Тынэт. — Все скажу. Вот что я скажу тебе: учи меня! За пятый, шестой, за седьмой класс учи! Четыре класса я кончил, теперь дальше учиться хочу. Будешь учить?
— Буду.
— Ай, хорошо! Дай хоть один разок в горн подудеть или в барабан постучать!
— Не дам! Ты вот лучше скажи, комсорг, как тебе пионерская комната нравится.
— Нравится, сильно нравится!
— Нет, верно, еще не вполне нравится, — возразила Нина Ивановна, — иначе ты давно такую же комсомольскую комнату оборудовал бы в нашем колхозном клубе.
— Комсомольскую комнату? А как? У нас же нет барабанов этих, горна тоже нет...
— А ты подумай.
Тынэт обвел пристальным взглядом пионерскую комнату, остановил свое внимание на аккуратно оформленном плакате с торжественным пионерским обещанием, на пионерской стенной газете, на графике успеваемости.
— Можно сделать комсомольскую комнату! — наконец сказал он. — Хорошо сделать можно. На одной стене портрет Ленина будет. На другой — красный переходящий вымпел, который наша комсомольская бригада получила. Стенгазету мы тоже выпускать можем. Соцдоговоры на стенку повесить можно. Устав комсомола на большой лист перепишем.
— А когда возьмешься за это дело? — спросила Нина Ивановна. — Я со своими пионерами могу помочь.
— Сейчас возьмусь! Да, да, сейчас возьмусь!
В пионерскую комнату вошли Петя и Кэукай.
— Вот хорошо, что мы увидели тебя, Тынэт! — сказал Петя. — Скажи нам, почему это твой дедушка до сих пор в дом переходить не хочет?
Тынэт помрачнел. Опустившись на стул, он подпер голову руками и, немного помолчав, сказал:
— Наверное, я возьму его на руки и насильно перетащу. Говорить с ним я уже больше не могу. Все слова, и хорошие и плохие, какие знаю, сказал ему — все равно ничего не выходит.
— А может, еще не все слова пришли тебе в голову? — спросил Кэукай.
— Говорю вам — все, значит, все! — сердито возразил Тынэт.— На руках перетащить придется, а ярангу сжечь, чтоб он опять не убежал туда.
— Ты что это, шутишь или серьезно говоришь? — обеспокоилась Нина Ивановна. — Наверное, опять, как с трубкой Экэчо, сделать хочешь?
— Да так... шучу и не шучу. Сержусь... — неопределенно отозвался Тынэт.